Ян Гийу - Путь в Иерусалим

Она лишь насмешливо вскинула голову, резко развернула лошадь, так что монахам пришлось отбежать в сторону, чтобы не попасть под копыта, и, уезжая, бросила через плечо, что через неделю придут ее рабы, кстати, рабы-язычники, чтобы исполнить приговор.

И тогда стало ясно, что монастырские работы в Варнхеме должны быть приостановлены до тех пор, пока церковь не проявит свою власть и не восстановит порядок. Святая Римская церковь не может снести подобного оскорбления, она не позволит себе проиграть предстоящую битву. Отца Генриха удивляло, что эта самоуверенная королева не разбирается в таких вещах.

С Арном обращались очень внимательно и не принуждали его к другим занятиям, кроме четырех часов грамматики в день. Сначала нужно было добиться того, чтобы он не делал ошибок в латыни, а потом уже переходить к другому. Сначала инструмент для знания, а потом само знание.

Но для улучшения настроения мальчика отец Генрих также позаботился и том, чтобы Арн проводил почти столько же времени с силачом — братом Гильбертом из Бона, который мог научить его совсем другим искусствам, нежели латынь и песнопения.

Основным занятием брата Гильберта в Варнхеме было кузнечное дело, и прежде всего ковка оружия, которая была поставлена лучше всего. Оружие ковалось только на продажу. Мечи, сделанные братом Гильбертом, само собой разумеется, превосходили все то, что могло быть сделано в этой варварской части мира. Слух о монашеских мечах быстро распространился, и производство оружия скоро стало приносить монастырю большой доход.

Арну понравилось смотреть, а иногда и помогать брату Гильберту, который обращался с мальчиком с такой серьезностью, словно из него нужно было сделать настоящего кузнеца, научить всему — с азов до самых сложных вещей.

Когда Арн через какое-то время перестал дуться и стал более открытым, он осмелился задавать вопросы и о том, что не касалось непосредственно работы. Например, он спросил, стрелял ли когда-нибудь брат Гильберт из лука, и если да, то решится ли он посостязаться с Арном.

К досаде мальчика, брат Гильберт нашел этот вопрос смешным и захохотал так, что ему пришлось прекратить работу, бросить раскаленный кусок железа в бочку с водой и сесть, чтобы отсмеяться и подождать, пока не перестанут течь слезы.

Придя наконец в себя и вытерев глаза, он сказал, что ему, в общем, как-то пришлось держать в руках лук и что они, пожалуй, могут найти время для подобных забав. Потом добавил, что ему, разумеется, страшно встретиться с таким отважным воином, как Арн Готский, и снова захохотал.

Пройдет довольно много времени, прежде чем Арн поймет, что во всем этом было смешного. В тот момент он чувствовал лишь злость. Он фыркнул, сказав, что брат Гильберт, скорее всего, струсил. Чем вызвал новый взрыв смеха у монаха из Бона.

Когда Сигрид пришлось выбирать между тем, лишиться ли ей руки и, возможно, остаться в живых, но калекой, и тем, чтобы умереть, Сигрид выбрала смерть. Она считала, что иначе ей так и не откроется воля Божья. Тогда отец Генрих со скорбью в сердце дал ей последний раз исповедаться, отпустил все грехи, причастил ее и соборовал.

В день святого Пера, когда лето было в разгаре и пришло время сенокоса, Сигрид тихо скончалась.

Одновременно настало время отъезда для отца Генриха и тех семи братьев, которые должны были сопровождать его в путешествии на юг. Сигрид похоронили в монастырской церкви под полом у алтаря, обозначив место лишь небольшими тайными знаками, потому что отец Генрих теперь очень плохо думал о госпоже Кристине и ее муже. Два брата были отправлены в Арнес с известием о смерти и предложением когда будет угодно посетить могилу Сигрид.

В течение четырех долгих часов поминальной службы Арн стоял прямо и неподвижно, единственный мальчик среди монахов. Лишь божественные песнопения иногда заставляли что-то внутри него переворачиваться, так что он не мог сдержать слезы. Но он не стыдился этого, потому что оказалось, что не только он оплакивал Сигрид.

На следующий день началось долгое путешествие на юг, которое сначала должно было привести их в Данию. Арн теперь точно знал, что его жизнь принадлежит Богу и что ни один человек, хороший или плохой, сильный или слабый, ничего не может с этим поделать.

Отправляясь в дорогу, он ни разу не обернулся.

Часто все получается не так, как предполагают люди. То, что неверующие называют просто случайностями, а верующие — волей Божьей, может иногда так изменить происходящее, как не мог бы себе представить ни один человек. Это касается и сильных мира сего, таких, как Эрик сын Эдварда, которые убеждены в том, что они сами кузнецы своего счастья. Но это касается и людей, которые ближе других стоят к Богу и потому лучше должны понимать Его намерения, — таких, как Генрих из Клерво. И для всех этих людей в ближайшие несколько лет пути Господни оказались неисповедимыми.

Когда отец Генрих, семь его спутников и мальчик, совершая путь на юг, пришли в Роскилле, он был полон решимости продолжить путь до самой резиденции цистерцианцев в Сито, чтобы поставить вопрос об отлучении от церкви Эрика сына Эдварда и его жены Кристины. Это было делом принципа, ибо цистерцианцев впервые принуждали оставить монастырь из-за прихоти какого-либо короля или королевы. Этот вопрос имел также решающее значение для всего христианского мира: кто повелевает церковью, сама церковь или королевская власть? Борьба по этому поводу продолжалась уже долго, но какая-нибудь варварская королева вроде Кристины могла об этом и не знать.

Варнхем должен быть возвращен любой ценой. Компромиссов здесь быть не могло.

Если бы отец Генрих и его сопровождающие пришли в Роскилле на несколько лет раньше или позже, то все шло бы так, как было задумано. Сомнений в этом нет.

Но они оказались здесь именно в тот момент, когда окончилась тяжелая, продолжавшаяся десять лет междоусобная война и к власти пришел новый могущественный род. Нынешнего короля звали Вальдемар; через какое-то время его станут называть Вольдемаром Великим.

Теперь ему наконец удалось убить обоих своих соперников, Кнута и Свенда, и перед решающей битвой он пообещал, что заложит цистерцианский монастырь, если Господь дарует ему победу. Его архиепископ, Эскиль из Лунда, хорошо знал об этом обете, потому что его вынудили благословить войну перед решающим сражением. А архиепископ Эскиль был давним другом не кого-нибудь, а самого святого Бернарда. И именно у святого Бернарда в Клерво он подружился с отцом Генрихом.

Когда они теперь встретились в Роскилле, датская церковь созвала синод, и они обрадовались не только нежданной встрече. Их также поразило то, как Бог может направлять человека, даже в малейших деталях.