Тим Северин - Крест и клинок

— Стой здесь, — сказал он и вышел. Гектор остался почти в полной темноте.

Он ждал, забыв о времени. Сердце стучало в ушах. Плотный сумрак и почти полное отсутствие воздуха унесли его от реальности. Текли мгновения, и постепенно он начал сознавать, что ставень в окне перед ним открылся. Услышал тихие шаги у себя за спиной, и понял, что вернулся евнух. Еще мгновение, и он почувствовал руку на своем плече, рука подтолкнула его вперед, так, что лицом он почти прижался к решетке окна. Глаза уже привыкли к сумраку, но он все равно ничего не различал, кроме узора лепной решетки в нескольких дюймах перед собой. Он передвинулся в сторону, чтобы заглянуть в проем. Теперь он смог различить комнату за окном, совершенно такую же, как та, в которой стоял он сам. Комната была так же погружена во мрак, если не считать слабого проблеска света, проникавшего из-под двери сбоку. С трудом он смог разглядеть темную фигуру, стоявшую посреди комнаты.

— Элизабет? — быстро спросил он. — Это ты?

От волнения и предчувствия, а еще — от страха предстоящего разочарования во рту у него пересохло.

Ответа не было.

— Элизабет, это я, Гектор.

То, что ему показалось одной фигурой, на самом деле оказалось двумя, стоящими бок о бок. Одна из них отошла в сторону, а смутные очертания второй как будто немого приблизились.

— Элизабет, — повторил юноша. — Если это ты, прошу, скажи хоть слово.

Последовало долгое молчание. Он слышал только свистящее дыхание евнуха, стоящего у него за спиной. Фигура вновь чуть шевельнулась. Гектор ощутил слабый запах мускуса. Он не помнил, чтобы от его сестры так пахло.

Наконец женский голос, едва слышно произнес:

— С тобой все в порядке?

Гектор пытался преодолеть волнение и отчаянно старался вспомнить голос сестры. Он так давно не встречался с ней, что забыл, какой у нее голос.

— Это я, Гектор, — повторил он. — Это вправду ты, Элизабет?

Ответ был таким тихим, что ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать:

— Да.

Гектор припал к решетке, прижался к ней лицом. Голова у него кружилась.

— Тебя хорошо содержат? — спросил он, стараясь, чтобы эти слова прозвучали как можно мягче, хотя в голове у него кружился вихрь.

— Я… — последовало молчание. — Я здорова.

Гектор с трудом сглотнул. Горло у него вдруг сжалось. Ему хотелось, чтобы голос его звучал обыденно, но почему-то казалось, что этим он разрушит чары и хрупкую связь с сестрой.

— Сколько времени ты пробыла здесь? — хрипло спросил он.

Но ответили ему вопросом.

— Что случилось с тобой? И с остальными?

— Нас продали в рабство в Алжире. Я не знаю, что сталось с остальными дальше, а я работал у одного турецкого капитана, не очень долго, а потом попал на французскую галеру. Теперь я здесь, в Мекнесе.

— Ты по-прежнему раб?

— Нет. Я не раб. Я здесь с друзьями, и, может быть, нас когда-нибудь отпустят. И тогда я заберу тебя с собой, увезу отсюда.

Воцарилась тишина. Темная фигура хранила молчание. Потом голос Элизабет произнес:

— Это невозможно.

— Нет, возможно, — с пылом возразил Гектор. Теперь он чувствовал себя лучше и был больше уверен в себе. — Император обещал отпустить тебя, если я и мои друзья хорошо ему послужим.

Казалось, Элизабет не поняла всей важности его слов. Не обратив на них внимания, она спросила:

— У тебя не было вестей о маме?

— Я не получал никаких вестей из дому и вообще никаких вестей с тех пор, как нас захватили. Надеюсь, она вернулась в Испанию и живет со своими. Как только тебя освободят, мы отправимся ее искать.

Снова долгое молчание, за которым последовал чуть слышный шепот:

— Я же сказала, Гектор. Это невозможно.

— Выслушай меня, Элизабет, — умоляюще проговорил Гектор. — Я уверен, что смогу добиться твоего освобождения. Мне помогут друзья. Мы сможем заставить Мулая пойти на это. Ты не должна отчаиваться.

— Ты не понял. Все не так, как ты думаешь. Прошу тебя, больше не говори об этом.

— Но матушка? Ты ведь хочешь снова ее увидеть?

— Конечно.

Гектор понял, что сестра вот-вот расплачется. Он услышал дрожь в ее голосе. Но понимал, что должен настаивать.

— Пожалуйста, Элизабет, прошу тебя. Ты не должна отчаиваться. Ты не останешься здесь навсегда.

Он услышал сдавленное всхлипывание, а потом голос Элизабет проговорил:

— Здесь не так уж плохо. Мы заботимся друг о друге. Я научилась говорить на разных языках, и мы стараемся находить себе занятия. А служанки ухаживают за нами, так что никакой тяжелой работы мы не делаем. Только сплетничаем и развлекаемся.

— Элизабет, я давно, когда еще был рабом в Алжире, дал себе клятву. Я поклялся себе, что найду тебя и верну домой.

Когда Элизабет снова заговорила, голос ее был тверд, а ответ обрушился на юношу, как удар.

— Гектор, прошу тебя, уходи.

Гектору показалось, что сердце у него остановилось. На мгновение он не поверил своим ушам. Этот решительный отказ его ошеломил.

— Ты боишься Зиданы? — прошипел он уже свирепо. Упрямство сестры вывело его из себя, и он с трудом справился со своим голосом, заставив тот звучать ровно. — Прошу тебя, не бойся этой старой ведьмы. Ее можно обмануть. Я могу устроить так, что Мулай вспомнит, кто ты, и будет обращаться с тобой не так, как с другими.

И вдруг в поспешном ответе Элизабет прозвучала нотка тревоги.

— Нет, не делай этого, Гектор, умоляю тебя. Не делай ничего такого, что обратит на меня внимание Зиданы. Она опасна. Она ревнует ко всему, что может стать угрозой ее собственному положению или положению ее сына как любимца императора. Зидана погубит любого, кто может стать соперником Ахмаду. Говорю же тебе, женщины и матери в гареме — все сплетничают и шепчутся. Они строят тайные планы и плетут интриги. Так они проводят время. Никто здесь не в безопасности.

— Но тебе ни к чему быть замешанной… — начал Гектор, и тут смысл ее слов дошел до него. — Элизабет, — медленно проговорил он, — ты хочешь сказать, что у тебя есть ребенок?

Ее молчание стало ответом. Он чувствовал себя униженным, но ему необходимо было знать.

— Это мальчик? И отец — Мулай?

— Я нарекла его Микаэлем. Это имя звучит почти одинаково и здесь, и у нас на родине. У него глаза нашей матери.

— Но ты сможешь забрать Микаэля с собой, — в отчаянье взмолился Гектор.

— Ты сам знаешь, что это не так. Мулай не позволит. И что за жизнь будет у этого мальчика, сына наложницы из Берберии?

— Тогда пусть Микаэль растет здесь. Он ведь, между прочим, еще и сын императора и сможет сам себе проложить дорогу.

— Я не могу его бросить. Я знаю, что бывает с отпрысками Мулая. Им приходится, если только они не из числа его любимцев, самим заботиться о себе. У них нет никого, кто помогал бы им, кроме их матерей. Я здесь не одна, здесь еще англичанка, у которой сын от Мулая, и несколько испанок. Мы обещали помогать друг другу и нашим детям чем только можем.