Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода

— Начинайте немедленно, — приказал Грегор.

Влюбленные глядели друг на друга тем самым говорящим взглядом, который у других вызывает раздражение, и вели разговор одними глазами, гордясь тем, что слова им не нужны. Отто потянулся за кисетом, висевшим на поясе, но Лилиане до него добраться было легче, поэтому именно она его отвязала. Из кисета она вынула кожаный мешочек поменьше, который и передала Отто. На наших глазах Отто развязал тесемки, вынул из мешочка небольшой листок пергамента, сложенный вчетверо, и отдал Грегору. На сгибе пергамент был запечатан воском, а еще воском была смазана целиком одна сторона, чтобы остался след от печати: пятилепестковый цветок зверобоя.

— Когда наш король Филипп послал гонца из Германии за новостями, тот заработал дополнительную плату за доставку этого частного послания помимо главного.

— Это моя печать, — зачем-то сказал Грегор.

Отто жестом показал, чтобы брат открыл письмо. Грегор сломал печать кончиком кинжала, развернул пергамент, потом еще раз, и листок лег тюльпанным бутоном на его большую ладонь. Пергамент был старый, тонкий и мягкий. А в самой его серединке пристроилась прядка бесцветного пуха, перехваченная голубой ниткой. Грегор уставился на нее во все глаза.

— Сказать, что это такое? — нетерпеливо спросил Отто.

— Я и сам вижу. Это пух, — удивленно ответил Грегор, продолжая не отрываясь смотреть в сердцевину листка.

— Это волосы, — поправила его Лилиана. — Детские волосы.

— Это волосы твоего сына, Грегор, — улыбнулся Отто. — Ты сделал из меня дядю.

Грегор резко вдохнул и чуть не выронил пергамент. Лилиана спасла листок из огромной лапищи, мы с Джамилей начали его поздравлять на наших родных языках, учиняя небольшую какофонию, а Грегор, поднявшись, отвернулся от нас, переполненный чувствами. Отто вскочил, огрел его по спине, бросился обнимать.

— Открой мой ранец, бритт! — выкрикнул он, указывая на кожаный мешок возле двери. — Вынь оттуда бурдюк. Я привез из Фракии лучшее вино. Специально приберег для такого случая. Так давайте же все выпьем прямо сейчас.

Он хлопнул в ладоши и завел очень бойкую германскую песенку.

Будь на его месте кто-нибудь другой, я бы решил, что он притворно веселится из вежливости или в насмешку. Но Отто никогда не тратил времени на вежливость и был слишком безыскусным, чтобы изображать интерес просто так, ради развлечения. Он действительно искренне радовался за удачу другого человека. Как трогательно было видеть его бескорыстие.

— Десять пальчиков на ручках и десять на ножках? — спросила Джамиля, когда бурдюк пошел по кругу.

К этому времени Отто завершил куплет с глупыми прыжками и кручением бедрами, а Грегор успел взять себя в руки, чтобы присоединиться к нам. В уголках его глаз застыли слезы.

Я сделал глоток вина. Оно было весьма неплохое, но у Мурзуфла мы пили и получше.

— Такой маленький человечек, а уже с волосенками? Верный признак мужского здоровья, — одобрительно провозгласил я.

— Это волосы на голове, а не на щеках, — сказала Джамиля. — А как чувствует себя его мать?

— По словам курьера, со здоровьем у нее все в порядке, но она просила передать на словах, что если Грегор захочет еще одного ребенка, то ему придется обзавестись бастардом.

— Выпьем за Маргариту, — с теплотой объявил Грегор.

Мы выпили за здоровье Маргариты, затем за здоровье Грегора, затем за здоровье младенца, которого назвали в честь обоих дедов: Герхард Бонифаций. Мы даже выпили за здоровье одного из них.

— Мазел тов, [41] Пожелание счастья и удачи на иврите. господин, — сказала Джамиля, а затем перевела твердый взгляд на вернувшихся из похода. — Но это не все. У вас есть и другие новости.

— Только не для Грегора, — весело ответил Отто и хлопнул брата по плечу. — Остальное он воспримет всего лишь как шум.

— Нет-нет, — возразил его брат, — я уже пришел в себя. Как-никак не я ведь его рожал. Расскажите нам свою историю. — Он показал на Лилиану: — Вам явно есть что рассказать, судя по результату.

Влюбленные опять поворковали с минуту, ведя бессловесный любовный разговор, который так досаждает окружающим.

— Так вот, — наконец самодовольно произнес Отто, — если говорить без церемоний, то я обставил маркиза, и дама досталась мне.

— Чушь собачья! — рассмеялась Лилиана. (Она единственная женщина из всех, кого я знаю, которая может позволить себе грубость и при этом не теряет женственности.) — Давай лучше я объясню.

— Начни с самого начала, еще до того, как мы вступили во Фракию, — сказал Отто, словно речь пойдет о старой и любимой семейной легенде, которую оба знали наизусть.

Лилиана покорно пожала плечами.

— Бонифаций хотел оставить меня при себе, как вы знаете, а я не видела причин возражать.

— Мы оскорблены и разочарованы, — сказал я.

— Отчего? Джамиля ушла, а вместе с ней, как я предполагала, должен был уйти и ты. А еще я предполагала, что Отто найдет себе другую женщину, потому что он не может без них обходиться.

— Но ты скучала по мне, — подсказал Отто, чтобы она не забыла.

— Конечно скучала, — сказала Лилиана, словно это было настолько очевидно, что даже не стоило упоминания. Она похлопала его по руке. — Я скучала по всем, но особенно по тебе. — Вновь переключившись на нас, она продолжила: — Я действительно думала, что он должен найти себе другую женщину, вы сами это знаете. Наше несуразное племя распадалось, как я считала. Если бы я попыталась вернуться к вам, то Фацио просто нашел бы предлог явиться сюда и снова забрал бы меня к себе, либо ради того, чтобы я шпионила, либо ради удовольствия. Оставшись с ним, я причиняла меньше вреда всем вам.

— Ты и в самом деле звала маркиза Монферрата «Фацио»? Прямо в лицо? — Я фыркнул.

— А ему нравилось. Я делала то, что ему нравилось. И получала за это награду. Наше соглашение и дальше бы действовало, если бы не… — Тут она рассмеялась своим чудесным смехом, вызывавшим у любого мужчины в пределах слышимости желание поднять ей юбку, пусть даже он совсем недавно пялился на голый живот Джамили.

Отто приосанился, обхватив Лилиану обеими руками.

— Она скучала по мне. Ей так сильно меня не хватало, что она шептала мое имя на ухо Бонифацию, когда он взгромождался на нее. Такое случалось дважды!

Грегор уперся лбом в ладонь и несдержанно расхохотался.

— Блестяще! — объявил я и от смеха повалился на Джамилю.

— И это произошло еще до отъезда во Фракию! — добавил Отто. — Бонифация это так напугало, что он не хотел брать меня с собой, но я был ему нужен, особенно после того, как Грегор стал для Алексея ненавистной фигурой. Грегор, помнишь, когда он предложил вернуть мне Лилиану, если я просто соглашусь стать рыцарем? Накануне вечером она назвала его моим именем — так вот, в действительности он пытался избавиться от нее, не теряя авторитета. — Отто очень развеселился. — А потом, как только мы вышли в поход… — Глаза его блеснули, и он понизил голос, якобы ради приличия. — У него перестало получаться.