Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода

Раньше я думал, будто все дворцы одинаковы, но ошибался. Это был мой первый византийский дворец. Вскоре мне предстояло увидеть еще более роскошный, но уже этот буквально ослепил. Меня провели без всяких церемоний через боковую дверь, потом повели вверх по мраморной лестнице. Преодолев несколько пролетов, я попал в просторный зал с высоким потолком и стенами, блестевшими золотом. Голубые и зеленые мраморные колонны поддерживали массивный позолоченный потолок. Пол был выложен сложным геометрическим рисунком из блестящего камня — темно-зеленого, красно-коричневого, белого. (Тогда я понял, что греки или безумны, или тупицы. Кто, скажите на милость, имея выбор, предпочтет для своего жилища такой твердый и холодный материал, как мрамор?) Вдоль одной стены тянулась низенькая галерея, отделенная от зала колоннами, — туда меня и препроводили. Я оказался рядом с мозаикой, изображавшей розовощеких крестьянских детей — ростом выше Грегора — за дойкой коз. Напротив меня выстроились в ряд сводчатые окна, глядящие на Босфор и открывающие великолепный вид на город и его гавань. Стул был только один, и на нем восседал Алексей. По византийскому обычаю, все остальные, включая музыкантов, должны были стоять в его присутствии. «Все остальные» в данном случае составляли невероятно удобное для моего дела собрание: маркиз Бонифаций Монферрат, Энрико Дандоло, венецианский дож, и ближайшее окружение Бонифация, в основном бароны, графы и герцоги, а также Грегор Майнцский, которому тоже удалось проникнуть во дворец, и, наконец, Лилиана с Джамилей.

Судя по виду, обращались с ними хорошо, и одеты они были хорошо, до смешного хорошо. Кто-то, наверное, перерыл дворцовые гардеробы и выбрал для них парчовые одеяния, достойные их мнимого статуса, — платья с открытыми плечами, при виде которых мое сердце затрепетало. На Джамиле был головной убор, похожий на корону, с которой свисали длинные сережки. При других обстоятельствах я бы расхохотался в голос от такой нелепицы. Корона чуть не лопалась от обилия бирюзы и драгоценных камней, настолько огромных, что лично мне они казались стекляшками.

Разумеется, Джамилю разрядили для того, чтобы держать в узде Грегора: о красивой и умной принцессе, собиравшейся в скором времени принять христианство, много говорили, и всегда в связи с Грегором Майнцским. Поэтому если бы вдруг ее разоблачили как нераскаявшуюся иудейку-простолюдинку, то это разрушило бы его образ у вельмож. (Это обстоятельство меня поразило как необычайно глупое, хотя, конечно, если подумать, я ведь родом из других краев, где не знают, что такое европейская галантность и сопутствующая ей нетерпимость к иудеям. На моей родине иудеи были всего лишь библейскими персонажами, а так как это угнетаемый народ, то мы восхищались той непримиримостью, с какой он расправлялся со своими недругами. Поэтому и ужас Грегора, как бы кто-то не заподозрил его в связи с иудейкой, показался мне совершенно не рыцарским, но в конце концов пришлось смириться — все-таки нами управляют разные звезды.)

Я увидел Грегора в тот момент, когда он стоял коленопреклоненный перед Алексеем, низко опустив голову. Видимо, его позвали сюда, чтобы он подтвердил свою готовность и дальше участвовать в фарсе — тем и объяснялось присутствие женщин. Я шагнул за ограждение для музыкантов и оказался рядом с трубачом, который в этот день больше пил, чем ел, судя по его дыханию.

— С ума все посходили, — прошептал он мне, приваливаясь к стене, чтобы не упасть. — Господа из благородных, а ведут себя как дураки. Три часа без малого только и делают, что кланяются друг другу. Вот тебе нота, чтобы ты настроил свои струны под меня.

Бонифаций опустился на колени рядом с Грегором и начал поднимать его.

— Сын мой, ты не должен так уничижаться, все мы воины Христа и равны в его глазах, — зычно проговорил он, и клянусь, что никогда прежде не слышал столько довольства в его голосе.

— Как воин Христа, мессир, я должен подчеркнуть свою готовность выполнить нашу задачу здесь, с тем чтобы незамедлительно отправиться в Святую землю и выполнить то, чего Он от нас ждет, — сказал Грегор. — Чем скорее мы добьемся победы здесь, тем скорее устремимся туда, где Господь благосклонно примет наши усилия.

Бонифаций нахмурился, но до Алексея не дошла тонкость замечания. Царевич заскучал, а потом взял и ушел. Его уход сопровождался громким шумом, исходившим от моего собрата-музыканта и меня. Царевич потребовал, чтобы Лилиана удалилась вместе с ним. Она бросила на Бонифация взгляд, в котором смешались испуг и отчаяние. Маркиз жестом выразил сожаление, послал ей воздушный поцелуй, а потом просигналил своему охраннику, чтобы тот убедился в ее покорности и проводил до места. Хорошо, что Отто среди нас не было.

— А теперь ее высочество поделится с нами знаниями об этих краях, — объявил Бонифаций, якобы обращаясь к небольшому собранию вельмож, а на самом деле к Джамиле.

Ни один из присутствующих не удивился, откуда египетской принцессе так много известно о земле, лежащей за три моря от ее родины. То ли они еще хуже знали географию, чем я, то ли прекрасно понимали, кто она такая, и тоже решили поучаствовать в фарсе.

Вельможи проследили за широким жестом Бонифация, когда тот махнул в сторону сводчатых окон, глядящих на город. Затем маркиз что-то буркнул, и его помощник подал нам знак не играть. Я отложил лютню и вытянул шею — передо мной раскинулась широкая панорама, ничем не закрытая, так как можно было смотреть через весь зал в окна поверх людских голов.

— Госпожа, — произнес Бонифаций и помпезно вывел Джамилю перед собравшимися, словно она была священником.

Мы находились на третьем этаже дворца, примостившегося на краю высокой скалы, как раз напротив самой глубокой и самой охраняемой бухты из всех, что я когда-либо видел. От нее нас отделял Босфор. Бухта соединялась с Босфором точно так, как Босфор — с Мраморным морем. Джамиля рассказала присутствующим, что город, надежно укрытый массивной стеной с башнями, вдоль которой мы проплыли, расположен на полуострове, не таком узком и длинном, как было с Задаром, а на треугольнике, похожем на перевернутый нос или загнутый носок турецкой туфли. Кончик этой туфли указывает на восток, прямо на нас, через Босфор. Северный берег полуострова — в том месте, где туфлю обычно шнуруют, — защищен как стеной, так и этой узкой и глубокой бухтой под названием Золотой Рог, самым большим торговым портом во всем мире. За бухтой (справа от нас) город перерастал в предместье под названием Пера. Голос ее высочества дрогнул на этом слове. Огромная Галатская башня охраняла не только Перу, но, что более важно, вход в бухту Золотой Рог, где она соединялась с Босфором. Ее высочество добавила, словно пыталась продать нам поместье, что по спокойным, безопасным (хотя и глубоким) водам бухты налажена регулярная и дешевая паромная переправа.