Игорь Болгарин - Миссия в Париже

Постепенно нос «Арвики» стал сдвигаться вправо, и теперь уже мина целилась в середину борта. Пенистые волны расшатывали ее. Казалось, еще минута-другая, и крутая волна швырнет ее прямо в борт «Арвики».

– Правее! Еще правее! – прорезался, наконец, голос у Сванте, и он потянулся руками к штурвалу.

– Заткнись! – не спуская глаз с приближающейся мины, коротко, сквозь зубы, приказал рулевой. – И не хватайся за штурвал!

Сванте тяжело опустился в кресло и, схватившись за голову, напряженно ждал самого страшного.

Угадав момент, рулевой стал снова быстро вращать штурвал, теперь уже в обратную сторону, влево.

Мина неумолимо приближалась. Но благодаря маневру рулевого «Арвика» полукругом обогнула мину. Мина проплыла всего в каких-то десяти метрах от ее борта.

– Принимай штурвал, Сванте! – устало сказал рулевой, рукавом рубахи вытирая мокрое лицо.

Капитан поднялся с кресла.

– Где она, Уле?

– Поплыла искать новую добычу.

За кормой еще долго можно было видеть вздымающиеся над волнами черные рога этой плавающей смерти. Потом она и вовсе исчезла из вида.

Только после этого Сванте окончательно пришел в себя. Он наклонился к переговорнику:

– Стоп, машина!

В глубине «Арвики» что-то звякнуло, она перестала дрожать. Воцарилась тишина, которую нарушали только удары волн о борта «Арвики», унылый свист ветра в снастях и сварливые крики чаек.

«Арвика» неторопливо замедляла движение.

На палубе появился кочегар, весь с головы до ног в угольной пыли.

– Что случилось? – спросил он.

– Зачерпни пару ведер воды и хоть перед смертью хорошенько отмойся, – вместо ответа велел ему Сванте.

– Успеется. Так что тут у вас? – отмахнулся от шутки капитана кочегар и вновь повторил свой вопрос. Он и не предполагал, что всего несколько минут назад шутка капитана едва не сбылась.

Сванте промолчал, и Дисилотт перевел взгляд на рулевого.

– Я пока ничего не понял, – ответил Уле. – Откуда-то взялась красивенькая черненькая мина…

– Зато я все понял! – сердито отозвался Сванте. – Она не откуда-то и не случайно оказалась на нашем пути. Я уверен, мы забрались на минное поле.

– Ну и что дальше? – спросил рулевой у Сванте. – Сколько ты намерен здесь стоять?

– До скончания века! – сердито ответил Сванте. – Я еще никогда не ходил по минным полям. И не собираюсь.

– Ты думаешь, кто-то привезет нам сюда карту минных полей? – спросил чумазый кочегар.

– Когда я был еще совсем мальчишкой, мой отец как-то сказал мне: «Никогда и ничего не делай в суете. Остановись и подумай».

– Мудрый совет, – согласился рулевой. – Только мы сейчас здесь, как комар на голой заднице.

– Во всяком случае, у нас есть целая ночь для размышлений, – сказал Сванте и обернулся к кочегару. – Отдай якорь, Дисилотт!

Вскоре прогремела якорная цепь. «Арвика» остановилась. Она покорно и беспомощно кланялась волнам и позвякивала якорной цепью.

Сванте и рулевой сидели в рубке. Над штурманским столом тускло светил крохотный фонарик, он был маломощный и с трудом высвечивал их лица.

После всех вечерних неприятностей капитан чувствовал в душе какой-то дискомфорт. Он запаниковал и не смог этого скрыть от рулевого. И сейчас ему хотелось каким-то способом загладить свой конфуз. Он извлек из бокового кармана куртки сигару и закурил.

– И все же? – спросил рулевой, уверенный, что Сванте понимает, о чем он хочет спросить.

Но вместо ответа спросил Сванте:

– Ты определился, где мы находимся?

– Милях в шести от берега. Миновали Усть-Лугу.

– Сколько до Кронштадта?

– Миль десять, может, чуть больше.

– Ну, и будем здесь стоять. Где-то здесь проходит фарватер. Кто-то пойдет в Петроград, увяжемся следом.

– У этой хитрости два конца. Что, если нас обнаружат корабли Антанты?

– Заблудились в тумане. Шли в Котку.

– А как объяснишь пребывание на борту двух комиссаров?

– Пусть они сами все объясняют! – и, обозлившись на въедливый допрос рулевого, Сванте сердито спросил: – Может, у тебя есть лучшее предложение?

– Меня вполне устраивает твое, – согласился Уле Фабиан. – Пусть будет как будет.

Всю ночь они простояли на якоре с погашенными огнями. Дважды неподалеку от них с шумом проходили большие суда, скорее всего, сторожевые корабли. Но Сванте решил себя не обнаруживать: мало ли кто и зачем бродит здесь по ночам.

Глухой ночью и в городе опасаешься случайных прохожих. А здесь – море. И не просто море, а кипяток, в котором все перемешалось: красные и белые, англичане, американцы и французы. На кого напорешься в этой темноте? Хорошо бы, на большевиков, к которым они держали путь. Но не исключено, что и на антантовские корабли. В этой темноте они не станут бояться береговой артиллерии и вполне могут здесь патрулировать подходы к Кронштадту. Станут ли они ночью выяснять, что за посудина болтается у большевистских берегов? Одного снаряда их «Арвике» будет вполне достаточно.

На рассвете на море упал густой туман. Светало постепенно и неохотно.

Сванте поднялся в рубку, где, сидя в кресле, дремал рулевой.

– И все же? Что дальше? – открыв глаза и потянувшись, чтобы согнать с себя дрему, Уле вновь задал Сванте вопрос, на который он не получил ответа ночью.

– Ждать.

– А ну как весь день продержится туман?

– Значит, будем ждать весь день, – спокойно ответил Сванте, затем сказал более раздраженно: – И когда сойдет туман, будем ждать. У нас нет карты минных полей, и мы будем ждать до тех пор, пока нас не отыщут большевики и не проведут по ним. Не хватало нам взлететь в воздух почти у самой цели.

Рулевой молча, с едва заметной усмешкой, смотрел на Сванте. Капитана это взбесило. Он решил, что рулевой смотрит на него с плохо скрытым презрением, он как бы напоминает ему о его ночной панике.

– И вообще, ты надоел мне, Уле, со своими дурацкими расспросами! – заорал он. – Все! Я последний раз отправился с тобой в море. Вернемся в Стокгольм, и навсегда сгинь с моих глаз!

– Знаешь, Сванте, я стал замечать: в последние годы у тебя стал портиться характер, – спокойно сказал рулевой. – Вернемся в Стокгольм, сходи к психиатру.

Вместо ответа капитан сердито распахнул дверцу, впустив в рубку утреннюю прохладу. И не стал возвращаться в рубку, остался стоять на палубе.

Тихо хлюпала за бортом вода. Изредка покрикивали сонные чайки.

Вдруг Сванте почудились совсем непривычные звуки, точнее, человеческие голоса. Слов было не разобрать, но явно где-то далеко о чем-то спорили двое. Один голос был громче и, похоже, как командный, второй – тихий, оправдывающийся. Прозвучали всего две-три неразборчивые фразы, и потом все надолго стихло.

– Ты слышал? – обернулся Сванте к сидящему в рубке рулевому.