Михаил Рапов - Зори над Русью

— А знаешь ли ты, отец келарь, где сейчас владыка митрополит? — повернулся к монаху Лука.

— Отколь мне знать?

— Ну так сходи к угловой башне, что на берегу Москвы–реки ставится. Знаешь, там у башни ров кончается, который копают от Неглинной вдоль стен по всему Великому торгу, или по Красной площади, как ныне начинают сию площадь звать. Ров в угловой башне плотиной замыкают, чтоб вода через него не ушла в Москву–реку. Плотину ставят яузские, неглименские и пресненские мельники. Сегодня с утра они бревна для ряжей смолить начали, надымили, аки в аду, смоляным дымом. Так вот, когда я из Фроловских ворот выходил, видел: владыка туда пошел, в дым и смоляной смрад.

Монах только засопел, а Лука повернулся к Демьяну, сказал:

— Чтоб к обеду все горны были раздуты. Оковывать врата начинай немедля!

Не взглянув больше на монаха, мастер вышел наружу и опять пошел вдоль стен, зорко приглядываясь к работам. Весь трудовой московский люд, все, кто мог держать заступ или топор, кузнечный молот или мастерок каменщика, — все работали на стройке кремля.

Когда мастер подходил к Боровицким воротам, он увидел, что в устье Неглинной входит караван ладей.

— Мячковские мужики камень привезли, — пробормотал мастер и стал спускаться к реке.

Из Боровицких ворот тем временем показались подводы. Оттуда сверху кричали:

— Мячковские! Слушай! Клади сходни, не тяни время. Ямская сотня, вишь, как раз подводы под камень подала.

Когда мимо Луки прогрохотали подводы, мастер удивленно поднял голову.

— Михайло Поновляев, ты?

Один из возчиков оглянулся, снял шапку, но Лука уже шагал дальше вокруг Кремля, теперь по берегу Москвы–реки.

«Нет, не ладно сделал князь Митрий, поставив пленных новгородцев на работу к ямщикам, — думал Лука. — Конечно, поработать и им не грех, нечего задаром на московских харчах сидеть, но чтоб они по всему Кремлю болтались, камень развозя, это зря. Поставить их ров копать: и помогут, и лишнего не увидят, и работки хлебнут вдосталь».

Дойдя до середины кремлевской стены, выходившей на берег Москвы– реки, Лука остановился. Перекинулся парой слов с мужиками, разбиравшими здесь леса.

— Отколе вы?

— Кудринские.

— Кончили, значит?

— Кончили! Сейчас леса растащим, и хошь вражий приступ отсюда встречай! Готово!

— Ишь башню какую сложили!

Действительно, проездная башня, выходившая к реке, возвышалась посреди стены могучим массивом, узкие бойницы нижнего и среднего боя прорезали ее стены. Бойницы верхнего боя нависали над стеной. Подойди к таким хоть вплотную, одолев ров и избегнув гибели от стрел, все равно беда. Сверху плеснут варом — крутым кипятком, своих не узнаешь! А лить вар из таких нависающих бойниц просто, понизу у них каменные желобы положены.

Мастер еще и еще раз придирчиво оглядывал готовую башню, искал изъян, но изъяна не было.

— Стрельня, можно сказать, готова, — пробормотал мастер, — кроме… — Лука не договорил, усмехнулся, поднял глаза к облачному небу: — Теперь бы ночку потемней да поненастней. В самый раз было бы, чтоб с работами на этой стрельне кончить.

Точно чуял зодчий Лука, что за работами следит вражье око, и для тайных работ он выжидал темной ночи. Немного дней прошло с тех пор, как заметил Василий Данилыч колодезный сруб, ан, глядь, в одну ненастную ночь он исчез. Боярин готов был волком взвыть от такого промаха и тут же порешил ночами с гульбища не уходить, чтобы еще чего не прозевать.

Сегодня боярин особенно встревожился. По всем признакам, ночь должна быть ненастной, темной. Тяжело, медленно, неотвратимо надвигались тучи. Уже давно пошабашили рабочие, а боярин все стоял у себя наверху. Вот мимо прошли Лука и князь Дмитрий: Василий Данилыч с трудом узнал их в сгущающихся сумерках. Вскоре стало совсем темно. Черные тучи облегли все небо, и только на севере оставалась красноватая, потухающая полоска, на которую свешивались мрачные клочья туч.

В этот час псковитянин вывел верных людей на берег Москвы–реки. Лука хмурился, поглядывал на небо, работы не начинал. К нему подошли двое, по голосам узнал — князья.

— Что ж ты? Пора, — сказал Владимир Андреевич.

— Повремени, княже, вишь, освещает молниями. Не ровен час, кто увидит.

— Полно, кто сейчас смотреть будет.

Но Лука стоял на своем.

Тяжелая капля упала на перило гульбища. За ней другая, третья. Осветило синим светом, но людей Василий Данилыч на берегу не разглядел, все они сидели в нише ворот той самой башни, за которой больше всего наблюдал новогородский боярин. Сразу за оглушительным грохотом грома хлынул ливень. Василий Данилыч попятился к дверям терема, но все еще не решался уйти. Вновь осветило, но, кроме колеблющейся мокрой мглы, боярин ничего не увидел и, вздохнув, ушел в терем.

— Начнем, други, с великим бережением, — сказал зодчий.

От башни к реке потянулась цепочка людей. С тихим хлюпаньем намокшая земля начала падать с заступов. Гулко стучал дождь по деревянным, просмоленным коробам, положенным на землю до самой реки. Не глядя на дождь, люди работали молча, упрямо, споро. Часа через полтора от стен башни до берега протянулся узкий глубокий ров.

Лука спустился по скользкому скату. На дне рва вода стояла выше щиколоток. Ощупав стенки рва со стороны башни, он обратился к ближайшему из работников:

— Дай–ко заступ.

Тот подал. Лука, постукивая заступом о камень, искал, где кончается основание башни. Глубже, глубже. Вот заступ пошел под нижний камень и уперся во что–то. Лука слегка постучал. Дерево.

— Вот он, короб, — сказал псковитянин и сам стал расчищать входное отверстие короба, заранее положенного ниже подстенья и ведущего внутрь башни в колодец.

— Еще на пару четвертей углубиться надо, — приказал Лука.

В этот миг опять осветило.

— Боярин, ты? — воскликнул мастер, отдавая лопату Мише Бренку.

— Аль не признал меня? А я тебя, зодчий, узнал сразу, во мраке твоя борода на темной коже передника белеется.

Лука по голосу понял: Бренко улыбается. Покачал головой.

— Негоже так–то.

— Что негоже, мастер?

— Негоже, — повторил Лука. — Я у Дмитрия Ивановича просил верных людей, но чтоб такие соколы, как Бренко, да в грязи копались…

— Чем я хуже Семки Мелика? Вон он рядом стоит, фыркает, — Бренко подтолкнул невидимого во тьме сотника. — Нынешней ночью землекопы у тебя не простые.

Лука только рукой махнул и пошел по дну рва, говоря вполголоса людям, мимо которых приходилось протискиваться:

— Еще на две четверти глубже надо. Еще на пару четвертей.

У самого берега оставалась недокопанной до воды саженная перемычка. Напор воды она держала плохо, там и тут журчали струйки. Кто–то усердно шлепал мокрой глиной, забивая щели. Лука помнил, что у самой воды он поставил Фому, рассудив, что здесь ему самый смысл стоять, — если река прорвется, то другого и зашибить может, а этому медведю что сделается? Услышав шлепанье, Лука заругался не громко, но гневно: