Такаси Мацуока - Осенний мост

Госпожа Тиеми сбилась со счета.

Она вздохнула и начала отсчет сначала.

Мидори не могла сообразить, то ли ей предложить Ёримасе сакэ сразу, то ли это все-таки следует сделать позднее. Чай в покоях был, а сакэ не было — непростительное нарушение этикета. И о чем только думали служанки? Мидори позвала их, но никто не явился. Замок словно внезапно вымер. Как странно. Мидори думала даже, не сходить ли ей в то крыло, где располагались покои матери, но потом отказалась от этой идеи. А вдруг Ёримаса придет как раз в это время и не обнаружит ее? Это будет куда хуже, чем отсутствие сакэ.

И вот он пришел. Они оказались вместе. Мидори и так уже покраснела, и думала, что покраснеть сильнее просто невозможно. Но она ошибалась. Увидев улыбку Ёримасы, она ощутила, как кровь снова прилила к ее лицу.

— Мой господин… — повторила она. До сих пор это были единственные слова, которые она сказала ему. Должно быть, он считает ее дурочкой. Конечно, считает, потому что она и есть дурочка! Что бы сейчас сказала настоящая знатная дама или искусная куртизанка? Такой человек как Ёримаса наверняка имел дело и с теми, и с другими. Какой же бестолковой и зеленой она должна казаться по сравнению с ними! Следует ли ей что-нибудь сделать, или надо ожидать, что станет делать он? А если ей все же полагается что-то делать, то что именно? Теперь Мидори понимала, что мать ужасно ее подвела. Ей следовало бы хоть что-нибудь объяснить дочери!

Когда она подняла голову, Ёримаса по-прежнему улыбался и смотрел не нее, и потому уловил ее попытку исподтишка взглянуть на него.

— Мой господин… — произнесла она снова. Она просто не могла придумать ничего другого.

— Ты превосходно лазаешь по деревьям, — сказал Ёримаса, — но не слишком искусна в беседе. Возможно, нам следовало провести ночь в саду.

Это унижение оказалось последней каплей. Не в силах более сдержаться, Мидори расплакалась.

Именно этого момента Ёримаса и ожидал. Сейчас она слабее всего. Она наивна, неопытна, не уверена в себе. Она нуждается в поддержке и утешении. Она имеет все причины ожидать этой поддержки от него. А он вместо этого поможет ей выйти за пределы столь мирских соображений. Он откроет ей драгоценную истину, которую она и не думала познать, особенно в столь неповторимую ночь. Он откроет ей смысл жизни.

Боль.

Пустота.

И ничего более.

Ёримаса положил руку на плечо Мидори и привлек ее к себе. Он не допускал грубостей и не делал ничего такого, что могло бы встревожить ее. У жестокости есть свои тонкости, и главные из них — внезапность и ощущение неизбежности, испытываемые жертвой. Без должного расчета времени можно уничтожить первое. Без терпения нельзя насладиться вторым. И потому Ёримаса вел себя словно воплощение чуткости.

Мгновение спустя она позволила себе приникнуть головой к его груди. Она начала доверять ему.

Либо пророчество князя Киёри воплотится в жизнь, вне зависимости от того, что произойдет здесь сейчас, либо Ёримаса сорвет его своими действиями. Ёримаса надеялся, что в любом раскладе результат будет один.

Он умрет от чужой руки.

И пускай выжившие наследуют руины.

Пусть они сами исполняют свои пророчества, провонявшие кровью.

Ничто в выражении лица или во взгляде князя Киёри не наводило на мысль, что он слышит девичий крик. Князь оставался все так же прям и бесстрастен, как и на протяжении всего этого вечера.

Нао вздрогнул.

Его вассалы потянулись к рукоятям мечей.

— Спокойно! — приказал Нао.

И снова до них долетел крик, уже более громкий и долгий, и на этот раз они смогли разобрать слова.

— Отец! Помогите! Помогите!

Вассалы Нао смотрели на него, ожидая приказа. Князь Нао стиснул зубы, напрягся, сжал кулаки — но не двинулся с места и не произнес ни слова.

— Господин Нао! — младший из вассалов рванулся к князю. На лице его была написана мольба.

— Спокойно, — повторил Нао.

Голос Мидори затих. Вассал прислушался. Тишина. Он склонил голову и заплакал.

Подал голос другой вассал:

— Мой господин, нам следует выяснить, что происходит.

— Нет, — отрезал Нао. — Я дал слово. Мы будем ждать до рассвета.

— Господин Нао, это чересчур жестоко.

— Я дал слово, — повторил Нао. — Или кто-то сомневается в слове самурая?

И этот вассал тоже склонил голову.

— Отец! Отец!

Теперь голос Мидори звучал совсем близко. Он доносился из коридора, примыкающего к пиршественному залу.

У Киёри вырвалось сдавленное рыдание.

— Помогите ей! Я освобождаю вас от вашего обещания! Идите!

Нао и его люди опрометью вылетели из зала, на ходу выхватывая мечи. Мидори находилась в дальнем конце коридора. Пояс ее исчез, кимоно было распахнуто, и вся нижняя одежда от груди до бедер была залита кровью.

— Мидори!

Когда она увидела отца, то сделала шаг вперед, зашаталась и осела на пол. И осталась лежать недвижной грудой.

Госпожа Тиеми услышала в предрассветной тиши грохот копыт. Это ехал посланец, появления которого она ждала и страшилась. У нее вырвался всхлип. Мышцы напряглись. Рукоять танто врезалась в ребра.

В тиши горюющего сердца госпожа Тиеми воззвала к Сострадательному, но не ради себя. Она просила ниспослать вечный покой ее возлюбленной дочери.

Наму Амида Буцу, Наму Амида Буцу, Наму Амида Буцу.

Эти несколько слов, произнесенные с полной искренностью, должны были обеспечить Мидори возрождение в Сухавати, Чистой земле.

Госпожа Тиеми не была уверена, что верит в это. Но она цеплялась за эту надежду, поскольку никакой иной надежды у нее не оставалось.

Она вынула танто из-за пояса, сжала в левой руке ножны, а в правой — рукоять ножа. Она услышала, как всадник осадил лошадь, а несколько мгновений спустя его шаги загрохотали по деревянному полу коридора. Она покрепче сжала нож и приготовилась выхватить его.

Дверь распахнулась.

— Госпожа Тиеми! — выдохнул посланец. Он был еле жив после бешеной скачки, и долг, повелевающий поскорее передать вести, боролся с настоятельной потребностью дышать. А потому он говорил отрывисто, едва переводя дух. И не успел он закончить, как госпожа Тиеми кинулась прочь из зала медитаций.

До того мгновения, как Мидори положила голову ему на грудь, Ёримаса видел свое будущее с такой ясностью, словно сам был пророком. Но затем, когда он обнял ее, притворяясь, будто пытается ее утешить, он обнаружил под кимоно куда более детское — и по размерам, и по сложению — тело, чем ожидал. Он впервые взглянул на нее с близкого расстояния. Кто-то — мать, или, быть может, служанки, — наложили ей искусный макияж. Издалека его вполне хватало, чтобы скрыть ее незрелость, особенно от того, кто и не приглядывается. Надо ему было повнимательнее слушать, что отец говорил про нее — он ведь наверняка говорил. Но как только Ёримаса узнал, кто она такая — дочь смехотворного Яблочного князя, — все прочее превратилось в несущественные подробности. Во всяком случае, так ему тогда казалось.