Рахим Эсенов - Тени «Желтого доминиона»

– Сколько можно терпеть, товарищ командир?! Дайте команду – мы отомстим! Сердце кровью обливается…

– Не товарищ командир, а Ашир-сердар, – одергивал Таганов не в меру горячих парней. – Эмоции – плохой советчик в большом деле.

А вечерами на привале Таганов обходил молодых чекистов и подолгу беседовал с ними о том, что долг, приказ Родины предписывает им побеждать врага, заставить его сложить оружие мирным путем.

– Вы думаете, у нас с Бегматовым сердце не болит? – с жаром говорил Таганов. – Но партия требует от нас – добром, миром склонить членов басмаческих шаек к добровольной сдаче…

Следы басмаческого насилия постепенно пробуждали гнев и у Амир-балы, и у Хемры. Братья, одинаковые с виду, на самом деле нисколько не походили друг на друга – ни внешне, ни внутренне. Амир-бала был высокий и плотный, с заметным брюшком, круглыми сверкающими белками глаз на крупном мясистом лице, имел солидный басмаческий стаж и был нагловат. С джигитами отряда он держался высокомерно и судил о полусотне в меру своей испорченности: «Не верю, чтобы они басмаческим промыслом не занимались. Чего ради здоровенные парни в песках слоняются?» – говорил он брату. Хемра помоложе, лет двадцати пяти – двадцати восьми, тоже высокий, но подтянутый, с большими выразительными глазами на красивом, с утонченными чертами лице; застенчивый и добродушный, он смущался даже при крепком словце.

В отряде, где братья находились вот уже вторую неделю, они чувствовали себя равноправными членами, замечали, как все джигиты уважительно относились к своим командирам. А Таганов, строгий и справедливый, и Бегматов, мягкий и приветливый, отвечали своим подчиненным тем же. И все они были очень доступные, доброжелательные. Вскоре братья, не таясь, поведали им о своей жизни, о путях-дорогах, приведших их в басмаческий стан.

…В Ильялы трудно было, пожалуй, сыскать человека, не знавшего старого носильщика Максуда и двух его сыновей, живших возле городского базара. Амир-бала и Хемра помогали отцу, но больше всего пропадали в имении известного в округе крупного рыночного торговца и арендатора Халта-шиха. То земли его пахали, то за садом ухаживали, то товары упаковывали и, погрузив на верблюдов, отправляли в Хиву, Бухару, Хорезм, Ургенч… Иногда и сами вместе с караваном отправлялись в дальний путь.

Амир-бала, с детства проворный и смекалистый, пришелся по душе Халта-шиху, и тот сделал его своим приказчиком. Да недолго прослужил он у хозяина: Амир-бала, сильный и рослый, приглянулся и Джунаид-хану. «Отдай мне этого парня, – сказал Джунаид-хан, – а я из него хорошего нукера сделаю». – «Возьми, если пожелает, – усмехнулся в усы Халта-ших. – Он, как пес, привязан к своему плешивому отцу. Вряд ли пойдет…» – «Это уж не твоя печаль, Халта-ших!»

Вскоре после боя под Ильялы джунаидовских сотен с красным эскадроном исчез старый Максуд. Был человек – и нет его. Сыновья с ног сбились в поисках отца, но Максуд-ага словно в воду канул. И кто-то шепнул тогда удрученным братьям: «Да его большевики арестовали, будто шпионил за красными и обо всем доносил Джунаид-хану… А держат они его в урочище «Зеленый холм», в лагере кавалерийского эскадрона».

И Амир-бала кинулся к «Зеленому холму», но на пути его перехватил басмаческий разъезд, доставил к Джунаид-хану: «Доброе дело задумал, сынок! Да не под силу будет тебе одному высвободить отца…»

И Амир-бала с сотнями Джунаид-хана ходил на «Зеленый холм», на Ильялы, жег аулы, грабил кочевья. Мстил за отца, которого сын не только не освободил, но даже и в глаза не увидел.

А старого Максуда, не поддававшегося на уговоры джунаидовцев, предложивших послать сыновей в басмачи, давно не было в живых: ханские нукеры во главе с Эшши сбросили его в Амударью. Но зато Джунаид-хан своего добился: Амир-бала, не узнав тайны гибели отца, остался в басмаческом стане. Вся эта история Амир-бале станет известна позже, в Ербенте. О ней ему расскажет один басмач, с которым он попал в плен к красным. «Аннамет, – сболтнул ненароком басмач, – он мой дальний родич. И я бы не сказал, если б Аннамет не бросил нас с тобой, раненых. Сам ускакал, а мы в плену остались. Шкура!»

После Амир-балы приказчиком у Халта-шиха стал Хемра, но ненадолго: не ко двору пришелся торговцу этот добродушный, не умевший обманывать дайхан парень. «С таким приказчиком по миру с сумой пойдешь!» – жаловался друзьям Халта-ших. Вскоре он избавился от своего незадачливого приказчика, которого, впрочем, тоже тяготила столь несвойственная его характеру обязанность. Случилось это после налета басмачей на аул Геоклен, где они убили или сожгли заживо двести дайхан, осмелившихся вступить в кооператив, в колхозы.

Хемра, на чьих глазах произошла эта трагедия, вернулся из Геоклена потрясенным и поведал обо всем увиденном Халта-шиху.

– Так им и надо! – Халта-ших зло сверкнул глазами. – Пусть не якшаются с неверными! От их же рук и погибли… Это ж были не басмачи, а переодетые чекисты.

– Я сам видел среди басмачей ханского палача Непеса Джелата, – возразил Хемра. – Он вывел дайхан на майдан, где обычно собираются аксакалы, и роздал им Коран, приказал читать вслух. Они и туркменской грамоты не знали. А тут по-арабски. Тем, кто исполнил его волю, сумел прочесть, – даровал жизнь, тех же, кто отказался или не мог читать, – расстрелял, а у мертвых отрезал уши… Это был Непес Джелат, разве я мог ошибиться?

…А джигиты отряда, со свойственной юности непосредственностью, продолжали дотошно расспрашивать братьев об их злоключениях.

– И что Халта-ших? – В лукавых глазах Атали блеснула смешинка. – Небось погладил тебя по головке…

– Куда уж! – горько усмехнулся Хемра. – Халта-ших дал мне в руки письмо для Балта Батыра, сказал: «Забирай мать, жену, щенят своих и отправляйся к своему Балта Батыру. Он твой вождь, он и твой хозяин!» И я уехал из Ильялы. По дороге в одной чайхане нашел грамотного человека. Дай, думаю, пусть прочтет, что пишет Халта-ших. Сам-то я неграмотный. Прочел тот грамотей письмо и говорит: его писал злой человек. Халта-ших просил Балта Батыра вернуть деньги, полученные им когда-то за мать, отца, Амир-балу, словом, за всю нашу семью. Выходит, нас всех Балта Батыр продал Халта-шиху… Из того же письма я узнал, что отца моего нет в живых, а Амир-бала служит у Джунаид-хана. Халта-ших почему-то врал мне, что Амир-балу еще под «Зеленым холмом» пленили кизыл аскеры, но его, мол, вызволили басмачи… Теперь-то я знаю правду, но тогда я поверил своим хозяевам и был благодарен, что они не дали брату погибнуть…

– Ну и что ты думаешь о своих хозяевах? – не унимался Атали. – Подобрели они, может, человечнее стали?..

– Куда уж! – воскликнул Хемра и тут же осекся: как отнесутся эти «свободные туркмены» к его суждениям о таких известных, влиятельных людях. Но, заметив одобрительные взгляды джигитов и даже поощряющий кивок Таганова, Хемра осмелел: – Тогда я не знал, куда и голову преклонить. Балта Батыр, которого мы боготворили как родового вождя, говорил одно, а большевики – другое. Я все же вступил в колхоз. Худо-бедно, но на жизнь хватало. Но однажды приходит как-то председатель аулсовета и говорит: «Хемра, сдай коня и курей в колхоз. Не сдашь – раскулачим!» А у меня одна была надежда – конь, один-единственный, да куры – детишкам яички. Пошел к Балта Батыру за советом, как-никак вождь наш. А он будто ждал меня, говорит: «Большевики мстят тебе, Хемра, за брата твоего, что ходит в басмачах у Джунаид-хана. Дорога у тебя одна – или в басмачи, к родному брату, или в Сибирь». Ну, я и подался к басмачам… Что мне оставалось делать? У Балта Батыра я в немилости был, а советская власть задумала меня раскулачить.