Рахим Эсенов - Тени «Желтого доминиона»

Правда, родовые вожди и священнослужители продолжали будоражить наиболее отсталую часть дайханства. Они распустили ложный слух о захвате басмачами Куня-Ургенча, но благодаря умелым действиям чекистские отряды и особенно полусотня Таганова, заранее разведавшие о преступном замысле, локализовали и обескровили басмаческие шайки. От разбоя и зверств были спасены тысячи дайхан, кочевников, которых Эшши-хан и ему подобные хотели подвергнуть новым мучениям и страданиям.

…Мы увидели льва, который лежал у реки… и остановились, не решаясь спуститься из страха. Вдруг мы заметили, что приближается какой-то человек; мы закричали ему, предостерегая от льва. Но он натянул свой лук, заложил стрелу и направился ко льву. Лев увидел человека и прыгнул на него, но тот выстрелил, попал хищнику в сердце, а затем подошел к нему и прикончил его. Человек вытащил стрелу из тела льва и пошел к реке. Там он снял сапоги, разделся и стал мыться. Потом вышел из воды, оделся, выжал волосы… надел один сапог, прилег на бок и долго пробыл в таком положении. «Клянемся Аллахом, – сказали мы, – он молодец, но перед кем хвастается?» Мы спустились к нему, а он все оставался в том же положении, и нашли его мертвым. Мы не понимали, что с ним случилось, но, сняв с его ноги сапог, мы нашли в нем маленького каракурта: он ужалил этого человека в большой палец. Мы удивились: силач, который убил льва, сам был убит каракуртом величиной в палец.

Краснозвездный самолет с земли казался маленькой застывшей на месте точкой. Таганову, впервые поднявшемуся в воздух, все виделось с высоты игрушечным: и дома, и люди с лошадьми. Он летел в Ербент, где его ждал Чары Назаров. Ашир не знал, зачем он так срочно понадобился начальству, но смутно догадывался.

Начальник отдела ГПУ республики встретил Таганова на аэродроме и, приведя его к себе, в наспех построенную времянку, сразу же приступил к делу.

– Время не терпит, – неторопливо, в своей обычно манере, заговорил Назаров. – Завтра ты должен вернуться. Сначала хочу тебя обрадовать. За ликвидацию банды Халта-шиха представили тебя и твоих товарищей к правительственным наградам. Тебе еще досрочное повышение в звании. А за группу Аннамета – благодарность приказом по ОГПУ страны. От души поздравляю! Крупную птицу ты поймал. Много знает… Он пока еще не разговорился, боится, видно, что после, как выговорится, мы его тут же расстреляем. Думает, мы – как басмачи, хотя и заслуживает строгой кары.

– Аннамет не из трусливого десятка.

– Он не трус, ты прав. Когда узнал, что жива Байрамгуль, размяк как-то. Поначалу не верил. Устроили им свидание, доставили ее сюда самолетом. У него и язык развязался. Но чего-то не договаривает.

Утром, пока пилот Чернов и бортмеханик готовили к вылету аэроплан, Ашир прошел к водокачке, в подвале которой в одиночке держали Аннамета. Арестованный сразу узнал Таганова, засопел ноздрями, поднялся с койки и, подойдя к маленькому решетчатому окну, поднял голову, разглядывал того сквозь железные прутья:

– Что, сын Тагана, за моей головой пожаловал?

– Не городи чепуху, Аннамет. Если бы хотел, то убил бы тогда, ночью, когда тебя в плен взяли. Мог сделать это и чуть позже, когда ты разбередил мое сердце рассказом об отце. Советская власть не воюет с бедняками и середняками. Она даже раскаявшихся баев милует.

– А вы уверены, что я раскаялся?

– Бравада тут не к месту. Ты не бай и даже не середняк. Лучше подумай, как дальше жить будешь.

– Жить! – усмехнулся бывший басмач. – Отсеки мне голову, но не поверю, чтобы ты, туркмен, мог простить кровную обиду. Вы просто сначала хотите из меня все выжать, а потом шлепнуть.

– Чуть раньше, будь это в бою, я бы тебя и сам не пощадил. Время тогда было иное, решалась судьба революции, ее завоеваний. Кто кого! Из этой битвы мы вышли победителями. Говорят, добродетель, мол, живет только в сказках, легендах… Представь себе, что мы живем в сказочное время. Да-да, в сказочное! Время-то какое наступает, жизнь какая для туркмен настает! Не хочет смертоубийства советская власть, и это идет от ее человеколюбия… Вспомни свою жизнь, припомни всех, кто поверил Джунаид-хану… Где они? Стали ханами? Или шахами? Может, баями? И живут себе припеваючи, в раю? Или святыми заделались?.. Чего молчишь, Аннамет?

Аннамет не проронил ни звука, а сам невольно перебрал в памяти всех, кто поверил в красивые слова Джунаид-хана, вступил в его сотни, подался в пески. Где Сапар Заика? Убит при переходе границы. Дурды-бай? Его сам Эшши-хан прикончил. А Вольмамед? Его Эшши пристрелил… Скольких он еще знал в лицо – юзбашей, онбашей, простых нукеров, чьи и имена-то выветрились из памяти… И все они или гниют в земле, или их оставили в песках ранеными, истекающими кровью, на погибель. Если живы, то нищенствуют, бродят по чужим весям, вдали от родины. Аннамет тяжко вздохнул:

– Но и моя жизнь не мед. Что я вижу, кроме этой решетки?

– А ты хотел, чтобы тебе шестикрылую юрту отвели? Тебя кормят, поят и, надеюсь, не обижают… А решетка – дело временное. Ты сам должен определить, как жить дальше будешь.

– Мне нужна ясность: или меня на всю жизнь заточат в зиндан, или освободят… Если освободят, то помоги с Байрамгуль соединиться, и я уеду хоть на край света.

– Зачем так далеко? А если в родной Ташауз?..

– Только не туда. Там не повезло… И джунаидовских людей там много. Байрамгуль в Конгуре, туда поеду.

У Ашира чуть не вырвалось: «И прекрасно! Это мой родной аул», – но сдержался, промолчал, чего доброго, тогда Аннамет еще раздумает.

– Мой отец, – задумчиво продолжал Аннамет, – умер в тридцать пять лет. Его ужалила змея. Мой старший брат тоже оставил этот мир в таком же возрасте. И его змея ужалила… Мой родной дядя по матери погиб в столько же лет. Не своей смертью. Над всей нашей семьей витает какой-то рок. В этом году мне стукнуло тридцать пять… Когда ты пришел сюда, то я сказал себе: «Ну, Аннамет, молись Аллаху, твоя смерть пришла». Может, хоть в Конгуре мне удастся обмануть судьбу – чему быть, того не миновать.

Вскоре Аннамета доставили в Ашхабад, а оттуда в Конгур. Агали Ханлар о чете был предупрежден заранее, супругам отвели добротную мазанку, конфискованную у Атда-бая, самого Аннамета устроили на колхозную мельницу, а Байрамгуль пожелала ткать в артели ковры.

Бывший басмач, глава эшшиханской контрразведки заслуживал, конечно, самой суровой кары, и Аннамет сам прекрасно понимал это. Разумом, но не сердцем. Правда, после долгих бесед с Аширом Тагановым, после того, как наконец встретился с Байрамгуль, в душе его затеплилась надежда: может, помилуют, или, на худой конец, в Сибирь сошлют… И он старался найти себе оправдание, отыскивая его в том, что он сам бедняк, родом из бедной семьи, а за годы службы у Джунаид-хана н его сыновей не накопил ни золота, ни серебра. Не вина его, а беда, что стал слепым исполнителем чужой воли. А незрячий, зная, куда идет, разве видит перед собой дорогу? Так и он. Джунаид-хан, тот знал не только, куда шел, зачем, но и ясно видел свою цель. С руками, обагренными кровью, он шагал по трупам безвинных жертв. Конечно, сейчас легче всего валить на Джунаид-хана, хотя Аннамет вовсе не снимал вины и с себя. Да, он – преступник!