Александр Дюма - Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1

— Сударыня, я не могу скрыть от вас настроения первого консула. Он полагает, что вы задолжали значительную сумму. Он намерен погасить ваши долги. Я не сомневаюсь, что вам предстоит выслушать множество упреков и пережить ужасную сцену, но скандал произойдет в любом случае, независимо от того, назовете вы меньшую или большую сумму. Если вы скроете значительную часть долга, то через некоторое время снова поползут слухи, которые достигнут ушей первого консула, и тогда он разгневается гораздо сильнее. Послушайте меня, признайтесь во всем. Последствия будут те же, но неприятные слова, которые он намеревается сказать вам, вы услышите только один раз. Утаивая правду, вы снова вызовете его гнев.

— Я никогда не смогу сказать ему все, это невозможно. Окажите мне услугу, не передавайте ему того, что я открою вам. Я полагаю, что я должна около миллиона двухсот тысяч франков. Но я скажу, что должна шестьсот тысяч. Я больше не буду делать долгов и выплачу остальное из своих сбережений.

— В таком случае, сударыня, мне остается только повторить вам свои соображения. Наверняка первый консул не думает, что ваши долги достигают шестисот тысяч франков, и я уверен, что из-за миллиона двухсот тысяч франков неприятностей у вас будет не больше, чем из-за половины этой суммы. Однако, сказав правду, вы покончите с этим раз и навсегда.

— Я ни за что не сделаю этого, Бурьен! Я его знаю, я не смогу вынести его гнева.

После спора, продолжавшегося еще четверть часа, я был вынужден уступить ее настоятельным просьбам и пообещать, что скажу первому консулу только о шестистах тысячах франков.

Можете себе представить гнев и недовольство первого консула. Он тут же заподозрил, что жена что-то скрывает от него. Но мне он сказал:

— Хорошо, возьмите шестьсот тысяч и расплатитесь со всеми долгами, и я больше не желаю слышать об этом. Я разрешаю вам пригрозить кредиторам, что они ничего не получат, если не откажутся от своей огромной прибыли. Нужно приучить их к тому, чтобы они не открывали кредит с такой легкостью.

Г-жа Бонапарт передала мне все свои финансовые записи. Невозможно представить себе, насколько поставщики завысили цены в счетах, опасаясь, что оплату задержат или выплатят только часть. Я тут же заподозрил, что преувеличены не только цены, но и количество поставленного товара. В счете от торговца модной одеждой я обнаружил упоминание о тридцати восьми новых, очень дорогих шляпах, поставленных за один месяц, а также о перьях цапли на тысячу восемьсот франков и украшениях для шляп на восемьсот. Я спросил Жозефину, неужели она каждый день надевала две новые шляпы, и она возмущенно сказала, что это какая-то ошибка. Счет от седельного мастера, указавшего завышенные цены на товары, которые он даже не поставил, был просто смешон. Не говорю уж о прочих поставщиках, везде тот же грабеж.

Я широко использовал полномочия, данные мне первым консулом, я обвинял и угрожал. Стыдно сказать, но большинство поставщиков согласились на оплату половины счетов; один из них получил тридцать пять тысяч франков вместо восьмидесяти и имел наглость заявить, что все равно остался с барышом.

Наконец, после бурных переговоров я, к моему великому облегчению, покончил со всем, истратив шестьсот тысяч франков. Но вскоре г-жа Бонапарт вновь принялась за старое. К счастью, к тому времени с деньгами стало свободнее. Эта непостижимая страсть к мотовству была едва ли не единственной причиной ее огорчений. Необдуманные траты вносили постоянное расстройство в домашние дела вплоть до второго брака Бонапарта, когда, говорят, она образумилась. Но в 1804 году Императрица была еще далека от этого».

Кроме того, сударь, Вам, возможно, неизвестно, что около двух лет назад я выиграл дело, имеющее огромное значение для нас, авторов исторических романов. В очерке о Вареннской дороге я рассказывал, что на холме, откуда открывался прекрасный вид на город, короля должен был ожидать эскорт. Однако драгунов на холме не оказалось, и один из телохранителей короля спустился с холма и постучал в дом, сквозь ставни которого пробивался свет.

Королева и г-н де Валори также подъехали к этому дому, но при их приближении дверь захлопнулась. Один из телохранителей снова толкнул дверь, и перед ним оказался человек лет пятидесяти, в халате, открывавшем голые ноги, и в домашних туфлях.

Я не назову имени этого человека, скажу лишь, что он был майором и кавалером Святого Людовика и дважды присягал на верность королю, но на этот раз у него дрогнуло сердце. Узнав королеву, он сначала отказался отвечать, потом что-то пробормотал и захлопнул дверь, оставив августейших путешественников в прежнем беспомощном положении. Его внук, почтительный потомок, начал против меня процесс, обвинив в том, что я оскорбил память его деда. Суд вынес решение, что если обвиняемый может, как это было в моем случае, указать двух свидетелей происходившего, то любой участник исторических событий может винить только саму историю, и отказал в иске внуку описанного мной человека, обязав его оплатить судебные издержки.

Вот, сударь, что я имел Вам сказать, прежде чем поблагодарить за предоставленную возможность еще раз доказать публике, что в своих книгах я опираюсь только на исторические факты.

Александр Дюма».

Это письмо, появившееся на следующий день на страницах «Ле Пэи», сопровождал комментарий Анри д'Эскампа:

«Дирекция "Монитёр юниверсель" взывает к нашему чувству товарищества и просит опубликовать это письмо, что мы и делаем с тем большей охотой, что оно подтверждает все, что мы говорили раньше.

Говоря о «романе», наш оппонент упоминает о двух способах писать об «исторических событиях», — так, как это делает г-н Тьер, и так, как г-н Мишле, скромно пристраиваясь между ними и добавляя, что, по его мнению, лучший способ писать об исторических событиях — это разыскивать свидетельства не в известных и серьезных документах, а в «воспоминаниях современников».

Мы не собираемся оспаривать подобные теории, но полагаем, что любой согласится с тем, что нельзя без изумления воспринимать автора, который, собираясь писать об Императрице, пользовавшейся искренней любовью всего французского народа, обращается не к множеству истинных документов эпохи, а к воспоминаниям г-на де Бурьена, который был вынужден оставить службу у первого консула по весьма деликатным причинам. Такой помощник лишь повредит тому, кто будет ссылаться на него и позаимствует его стиль.

Действительно, среди цитат, которые столь легкомысленно приводит автор упомянутого романа, большинство доказывают прямо противоположное тому, что он хотел сказать.

Процитируем лишь то место, где г-н Бурьен говорит: «Я спросил Жозефину, неужели она каждый день надевала две новые шляпы, и она с возмущением отвечала, что это какая-то ошибка». Несмотря на сказанное Императрицей, несмотря на подтверждение, которое мы находим в словах самого Бурьена, романист настаивает на своем. Мы предоставляем разумным людям самим рассудить нас.