Александр Дюма - Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1

Г-жи Мешен, де Перигор и Рекамье, блистательные красавицы той эпохи, уже прибыли, когда в половине десятого доложили о г-же Бонапарт с сыном и дочерью.

Г-жа де Пермон поднялась и прошла навстречу гостям до половины залы, хотя никому из гостей до сих пор не оказывала такой чести.

Жозефина была в венке из маков и золотых колосьев, эти же цветы украшали и ее платье из белого крепа. Гортензия также была в белом платье, единственным украшением которого были букетики фиалок.

В это же время вошла г-жа де Сурди с дочерью. Мать — в желтой тунике, украшенной анютиными глазками, дочь, волосы которой уложены в греческую прическу, — в тунике из белой тафты, расшитой золотом и пурпуром.

Клер удивительно шел ее наряд, а пурпурные и золотые ленты великолепно сочетались с черными волосами. Витой пояс из золотых и пурпурных шнуров стягивал талию, которую можно было обхватить двумя ладонями.

Заметив Клер, Евгений Богарне по знаку сестры бросился к вновь прибывшим и, подхватив под руку графиню де Сурди, подвел ее к г-же де Пермон. Та поднялась навстречу и усадила гостью слева от себя. По правую руку от нее сидела Жозефина. Гортензия подала руку Клер и села с ней неподалеку от г-жи де Сурди и своей матери.

— Ну что же? — с любопытством спросила Гортензия.

— Он здесь, — отвечала Клер, дрожа.

— Где? — спросила Гортензия.

— Следи за моим взглядом, — ответила Клер. — Он стоит посреди вон той группы, во фраке из бархата цвета граната, замшевых панталонах и туфлях с маленькими бриллиантовыми пряжками, на его шляпе такая же пряжка, но большего размера.

Гортензия посмотрела в сторону, которую ей указала Клер.

— Ах, ты права, — сказала она. — Он прекрасен, как Антиной. Но, послушай, мне кажется, он не так мрачен, как ты говорила. Твой таинственный красавец очень любезно улыбается нам.

В самом деле, лицо графа де Сент-Эрмина, который не спускал глаз с м-ль де Сурди, едва она появилась, озарила тихая радость. Заметив, что взгляды Клер и ее подруги обращены к нему, он скромно, но без неловкости приблизился к ним и поклонился:

— Не будете ли вы так добры, сударыня, не согласитесь ли вы танцевать со мной первую réelle [47] Или контрданс, как мы будем называть этот танец в следующей главе. (Прим А. Дюма.) или первый англез?

— Первую reelle, о да, сударь, — пролепетала Клер. Она смертельно побледнела, когда увидела, что граф направился к ней, теперь же чувствовала, что краснеет.

— Сударыня, — продолжал Гектор, поклонившись Гортензии, — я ожидаю вашего приказа, выберите для меня свободный танец.

— Первый гавот, сударь, если угодно, — ответила Гортензия.

Она знала, что Дюрок не танцевал гавот, хотя и был прекрасным танцором.

Поблагодарив Гортензию, граф Гектор удалился и небрежно присоединился к свите прибывшей г-жи де Контад, красота и туалет которой привлекли всеобщее внимание.

В эту минуту восторженный шепот ознаменовал появление новой претендентки на звание королевы красоты. Ограждение с бархатными шнурами в зале для танцев было еще открыто, хотя танцы должны были начаться только с появлением первого консула.

Ужасной соперницей, вызвавшей такое восхищение, была Полина Бонапарт, которую дома называли просто Полетт. Она была замужем за генералом Леклерком, который 18-го брюмера немало помог Бонапарту.

Г-жа Леклерк появилась из комнаты, где переодевалась к балу, и с точно рассчитанным кокетством, войдя в гостиную, начала снимать перчатки, открывшие ее великолепные белые руки, украшенные золотыми браслетами с камеями.

В тот вечер ее голова была убрана лентами, напоминавшими цветом пятнистую шкуру пантеры, ленты удерживали золотые виноградные гроздья. Это была точная копия камеи, изображавшей вакханку. Черты лица г-жи Леклерк были настолько правильны, что она по праву могла соперничать с оригиналом. Платье из тончайшего индийского муслина, сотканное из воздуха, как сказал бы Ювенал [48] Возможно, это отсылка к multicia («прозрачным тканям») ландыша, из «Сатир» (2,66) , по подолу было расшито золотыми полосами шириной в четыре или пять пальцев и пурпурным орнаментом. Скроенное как греческая туника, оно облегало стройный стан; на плечах ткань удерживали две бесценные камеи. Манжеты необыкновенно коротких рукавов в легкую складку также застегивались камеями. Пояс полированного золота с пряжкой из великолепного резного камня стягивал тунику сразу под грудью, как на античных статуях.

Во всем этом наряде была такая удивительная гармония, что, как мы уже сказали, восхищенный шепот встретил г-жу Леклерк и сопровождал ее, когда она шла по залу.

— Incessu patuit dea, — сказал Дюпати, когда она проходила мимо него.

— Что за оскорбление произнесли вы на языке, которого я не знаю, гражданин поэт? — с улыбкой спросила г-жа Леклерк.

— Как, — отвечал Дюпати, — вы — римлянка, сударыня, и не говорите по-латыни?

— Я забыла ее.

— Это стих из Вергилия, сударыня, когда Венера явилась Энею. Аббат Деллиль перевел это так: «… по походке видно богиню».

— Подайте мне руку, льстец, вы будете танцевать со мной первую réelle, это ваше наказание.

Дюпати не заставил себя просить дважды. Он подал г-же Леклерк руку и позволил увлечь себя в небольшую гостиную, где она остановилась, сказав, что здесь не так жарко, как в других залах. Истинной же причиной, по которой она выбрала эту комнату, было огромное канапе, на котором божественная кокетка могла расположиться, демонстрируя все великолепие своего наряда.

Проходя мимо, она с вызовом взглянула на г-жу де Контад, которая была самой красивой, или, точнее будет сказать, самой очаровательной дамой до появления г-жи Леклерк, и с удовлетворением отметила, что все, кто только что толпился возле кресла соперницы, бросили несчастную, чтобы собраться вокруг ее канапе.

Г-жа де Контад до крови кусала губы. Но в колчане мести, который есть у любой женщины, она тут же нашла одну из тех отравленных стрел, которые наносят смертельные раны. Она подозвала г-на де Ноайля.

— Шарль, — обратилась она к нему, — подайте же мне руку, я хочу посмотреть на это маленькое чудо красоты и портновского искусства, которое увлекло за собой всех мотыльков.

— Ах, — воскликнул молодой человек, — и вы дадите ей почувствовать, что среди мотыльков есть и пчелы. Жальте, жальте, графиня! — добавил он. — Все Бонапарты слишком недавно стали аристократами, и время от времени надо указывать им на то, что они тщетно втираются в ряды старой знати. Хорошенько рассмотрите эту выскочку, и, держу пари, вы найдете печать ее плебейского происхождения.

Молодой человек, смеясь, повел г-жу де Контад, ноздри которой раздувались, словно она шла по следу.