Александр Дюма - Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1

Тогда продолжим! Нам думается, к тому времени, до которого дошел этот рассказ, у первого консула сложилась твердая уверенность, что достичь своих высоких целей он может как войной, так и миром, но теперь он предпочитал мир. Нет, мы не станем утверждать, что этого везучего игрока в кровавые военные игры, которые он так хорошо знал и в которые безусловно верил, не преследовали по ночам тени Арколя и Риволи. Вполне возможно, что иногда его будило видение гибких нильских пальм и строгих пирамид Гизы, сияющих снежных вершин Сен-Бернара и серого дыма Маренго. Но мы думаем, что он видел и блеск золотых плодов и венцов из дубовых листьев, которыми мир одаривает тех любимцев судьбы, которые закрывают врата храма Януса.

И в этом отношении Бонапарт в свои тридцать два года сделал то, чего не смогли за всю свою жизнь ни Марий, ни Сулла, ни Цезарь.

Но сумеет ли он сохранить этот мир, который так дорого стоил? И даст ли Цезарю Англия, трем леопардам которой он только что укоротил когти и вырвал зубы, время, чтобы стать Августом?

Мир действительно был необходим Бонапарту, чтобы завоевать трон Франции, так же, как война станет необходимой Наполеону, чтобы расширить ее границы за счет других монархий. Впрочем, Бонапарт не строил никаких иллюзий относительно намерений своего вечного врага. Он прекрасно сознавал: Англия заключила с ним мир только потому, что, отрезанная от своих союзников, лишилась возможности продолжать войну, и она не даст тех четырех-пяти лет, которые нужны ему, чтобы реорганизовать флот. Бонапарт нисколько не сомневался в том, какие планы вынашивает Сент-Джеймский кабинет в отношении Франции. Поэтому, когда ему говорили о нуждах нации, о преимуществах мира, о порядке, который он навел в стране, искусстве, торговле, промышленности — в общем, во всем, на чем держится благополучие общества, он соглашался, но напоминал, что все это было бы невозможно без помощи Англии. И при этом не проходило и двух лет, чтобы он вновь и вновь не проверял силу своего флота на морях и океанах и влияние своего золота на все правительства Европы. Порой его мысли, подобно реке, прорвавшей плотину, растекались так широко, что ему не надо было присутствовать на заседаниях английского кабинета, чтобы почувствовать, как мир ускользает из его рук.

— Мир будет нарушен внезапно, — восклицал он, — и нарушит его Англия. В таком случае не лучше ли опередить ее? Нельзя давать ей время на накопление сил и преимуществ, нельзя позволить ей нанести ужасный, безнаказанный удар, который поразит весь мир!

И он впадал в глубокие размышления, и пока он думал, Франция терпеливо ждала, а Европа наблюдала.

В самом деле, поведение Англии слишком хорошо подтверждало подозрения Бонапарта. Иначе говоря, если предположить, что первый консул хотел войны, то Англия как нельзя лучше служила его интересам. Единственное, в чем можно было ее упрекнуть, так это в том, что она двигалась к своей цели быстрее, чем того хотелось бы Бонапарту.

Король Англии направил своему парламенту послание, в котором обращал его внимание на работы по укреплению французских портов и просил принять меры предосторожности против готовящейся агрессии. Эта недобрая воля в высшей степени разозлила первого консула Франции. Он чувствовал, что долгожданный мир принес ему двойную популярность, но этот недолгий мир грозит вот-вот нарушиться.

Дело в том, что по Амьенскому соглашению Англия должна была отдать остров Мальту, но не отдавала. Она должна была уйти из Египта, но не уходила. Она должна была освободить мыс Доброй Надежды, но не сделала ни шага в этом направлении.

Наконец, первый консул, считая, что необходимо выйти из этой болезненной и невыносимой ситуации, хуже которой нет ничего на свете, решил поговорить с английским послом начистоту и поставить Англию в известность о своей окончательной позиции по двум пунктам: эвакуация с Мальты и эвакуация из Египта. Он хотел попытаться объясниться с врагами и сделать то, чего никто никогда не делал: сказать правду о своих намерениях.

Восемнадцатого февраля 1803 года, вечером, он пригласил в Тюильри лорда Уитворта, принял его в своем кабинете, посадил за один конец огромного стола, а сам сел за другим. Они были вдвоем, как и подобает при встречах подобного рода.

— Милорд, — начал Бонапарт, — я хотел встретиться с вами с глазу на глаз и разъяснить вам мои истинные взгляды, чего ни один министр не смог бы сделать.

Далее он заговорил о своем отношении к Англии с того момента, как стал консулом, о том, как в первый же день после своего избрания передал эту новость английскому правительству, о грубых отказах со стороны г-на Питта, о том, как при первой же возможности он поспешил вновь начать переговоры, и, наконец, о последовательных уступках с его стороны при заключении Амьенского мирного договора. Он признался, скорее с болью, чем с недовольством, что весьма огорчен бесплодностью своих усилий в установлении добрососедских отношений с Англией. Недружественные акции с ее стороны, которые, казалось бы, должны были прекратиться после Амьена, наоборот, только участились. Он посетовал на бешеные атаки на него английских газет, на оскорбления, которые позволяют себе газеты эмигрантские, о теплом приеме, который по всей Англии оказывается особам королевской крови, отстраненным от власти во Франции, и доказал, что во всех заговорах против него чувствуется рука Великобритании.

— Каждый порыв ветра из Англии, — добавил консул, — доносит вместе с запахом застарелой ненависти ко мне новое оскорбление. Как видите, милорд, мы дошли до ситуации, из которой есть только один выход: соблюсти Амьенские соглашения. Я, со своей стороны, соблюдаю их со всей тщательностью. По этому договору я должен был в течение трех месяцев эвакуировать войска из Неаполя, Таранто и других римско-католических земель. И я выполнил свои обязательства за два месяца. Но вот уже десять месяцев прошло, а английские войска до сих пор не ушли с Мальты и из Александрии. Вы хотите мира? Или вы хотите войны? Боже мой, да если вы хотите войны, вам стоит только намекнуть! Мы начнем ее и будем жестоко драться, пока не истребим друг друга. Вы хотите мира? Надо оставить Александрию и Мальту. Если же этот скалистый остров, на котором возвели столько укреплений, имеет такое большое значение с военно-морской точки зрения, то он имеет такое же значение и для меня, и он в высшей степени интересует Францию. Что скажет мир, если мы нарушим столь торжественно заключенный договор? Он усомнится в нас. Что касается меня, то мое решение принято, я предпочту видеть вас на холмах Монмартра и Шомона, чем на Мальте [97] C m . Thiers A. Histoire du Consulat et de l'Empire. Rupture de la paix d'Amiens. (Примеч. A. Дюма). .