Виктор Егоров - Заложник

– Откуда мне знать, ата, – в голосе Касума звучала плохо скрытая тревога.

– Не удивляйся, о Гюльнаре. Достань, говорит, через сноху три чистых бланка советских паспортов и принеси нам.

– Ну, а ты что сказал?

– Я сказал: как я могу это сделать? Сноху за пропажу паспортов арестуют. Я этим не занимаюсь, говорю, мое дело – товар принес, унес, заработал немножко.

– Вот видишь! – Касум, не выдержав, вскочил на ноги, заходил по комнате, бережно поддерживая растревоженную, видно, руку. – Вот тебе и «товар». Сеидов этот наверняка с бандитами связан, а может, с кем-нибудь и похуже. Аи, в какое ты дело попал, отец! Ну, а что потом?

– Потом они мне грозить, понимаешь, стали. Сеидов сказал: Кули-заде сейчас меня полиции отдаст, скажет – я контрабандист, и сгнию я в тюрьме на чужой земле. «Мурсал-киши верно говорит, соглашайся, Гасан, – поддакивал этот внук шакала Кули-заде. – Мы научим тебя, как сделать с паспортами, чтобы Гюльнара в стороне осталась». Я подумал-подумал, решил, все равно так они меня не выпустят. «Ладно, – говорю, – пиши бумагу».

– Какую еще бумагу? – встревожился Касум.

– А, понимаешь, они так сказали, в бумаге написано, за что я деньги у них получил, если обману, они ее сюда в гепеу перешлют.

– И ты подписал?

– Зачем подписал, сказал: «Неграмотный я, палец приложу, ладно».

– Ну, подпись или палец отпечатать – это разница небольшая, – пробормотал Касум.

– И я так думаю, сынок, – согласился Расулов-старший. – Потому и пришел к тебе прощаться.

– Прощаться?

– Я, конечно, плохой человек, через границу ходить никакая власть не разрешала, только бандитам помогать, которые в моего сына стреляют, амбары крестьянские жгут, я не буду. Иранцы говорят: «Нож не режет свою рукоятку». Решил так: пойду к начальнику Орлову, пусть меня сам в тюрьму сажает. Посижу, выйду, контрабанду брошу, хозяйством заниматься стану. Я на этой земле родился.

Часов около пяти невысокий грузноватый блондин лет пятидесяти, в светлом полотняном костюме, соломенной шляпе и больших круглых очках, делавших его похожим на старую сову, приехал на фаэтоне на улицу Камо, отпустил извозчика и, внимательно осмотревшись, свернул в боковой переулок с неудобопроизносимым названием – Третий Нижнеприютский. Так же называлась раньше и улица, на которую он выходил, но ее переименовали, а про переулок забыли.

Дойдя до своей калитки, человек-сова достал ключ, потоптался, старательно «не попадая» в прорезь замка, и, зорко оглядев пустынный переулок, исчез за высоким, выложенным из камня забором.

Маленький дворик утопал в зелени. Могучий великан-карагач, словно папахой, накрывал его своей раскидистой кроной, вдоль забора топорщились листвой благородные лавры, на веранду, где хлопотала с керосинкой сгорбленная морщинистая старуха протягивал свои узловатые ветви старый орех.

Увидев жильца, старушка укоризненно покачала головой.

– Опять вы дома не ночевали, Аркадий Иванович. Все по друзьям, а годы-то немолодые.

– Задержался, тетя Даша! Выходной сегодня! – громко, отчетливо произнес жилец – старушка была глуховата. И, помолчав, добавил: – Заигрался в нарды, а поздно идти не хотелось.

Это, последнее, было чистой правдой. Он был за городом в Мардакянах и хотя был занят отнюдь не нардами, но действительно опоздал на последний поезд.

Войдя в комнату, жилец тети Даши с отвращением содрал с себя влажную тенниску и плюхнулся на диван, блаженно щурясь от прикосновения к его прохладной кожаной обивке. Ощущение было почти такое же, как будто он опустился в ванную, без которой он по-настоящему страдал.

Впрочем, если уж быть совершенно точным, больше всего в последнее время человеку в очках не хватало душевного спокойствия, уверенности в том, что и этот год для него окончится вполне благополучно. То ли начали сдавать нервы, то ли работать действительно стало намного трудней, но только уже довольно давно человек, числившийся в сверхсекретных картотеках Интеллидженс сервис под номером 015, пребывал в постоянном мрачном напряжении.

Его раздражало все. И эта комната, размалеванная по потолку дурацкими толстобокими гуриями, которые с грацией бегемотов кутались в прозрачные накидки, и весь этот город, возмутительно напоминавший Неаполь, где прошла его юность. А главное – люди! Несговорчивые, бесконечно упрямые, с какой-то патологической, фанатичной верой, что все происходящее вокруг – свидетельства больших и важных для них перемен, они были очень трудным материалом.

Собственно говоря, эти перемены замечал и он сам. Опытный разведчик и по долгу службы неплохой экономист, 015 в своих сводках отдавал должное быстрому строительству новых промыслов, первым успехам крестьянских кооперативов, возникновению институтов, заводов, рудников.

Но почему судьба какого-нибудь Дашкесанского рудника волнует и выпускника мединститута, и просоленного морскими ветрами боцмана с танкера-водовоза на линии Баку-Красноводск, этого жилец тети Даши понять не мог, несмотря на свой опыт и умение разбираться в людской психологии.

«Русский этап» его карьеры начинался в Петрограде, в 1917 году. И тогда он впервые столкнулся с проявлением этих не понятных ему черт человеческого характера. Столкновение получилось довольно жестким, он едва сумел уйти от агентов ЧК и выбраться за границу. С тех пор человек в очках прошел суровую школу и не оступился ни разу. Вторично послали его в Советский Союз в 1928 году. Но хотя теперь он был уже профессионалом высокого класса, работалось ему много труднее, чем прежде.

Чувство не личной обреченности, нет, а скорее всего полной исторической бессмысленности того, что приходилось делать, все чаще и чаще овладевало Аркадием Ивановичем. Он понемногу опускался, забросил гимнастику, начал попивать, обрюзг.

Доведенные до автоматизма навыки пока еще надежно оберегали его от каких-нибудь роковых оплошностей. Но все равно то, что делал, совершалось лишь в силу своего рода инерции.

Проспал Аркадий Иванович довольно долго. Солнце давно уже зашло, когда он, будто поднятый звонком будильника, вскочил, схватился за часы. Было ровно восемь. До сегодняшнего сеанса связи оставалось еще достаточно времени, вполне можно было успеть приготовить очередную сводку.

Аркадий Иванович запер входную дверь, достал из ящика стола отвертку и, подойдя к изразцовой печи, начал методично, поддевая лезвием, вынимать из облицовки голубоватые прохладные плитки. Одна, другая, четвертая… Через несколько минут открылся глубокий тайник, в котором стоял аккуратно упакованный радиопередатчик. Аркадий Иванович поставил его на стол, подключил к сети, соединил с куском провода, поддерживающего над окном плотную штору, – это была антенна, надел наушники. Еще раз посмотрев на часы, он тронул верньеры. Чуть потрескивая, засветились лампы, блестящая игла стрелки поползла по прорези шкалы, рука привычно легла на ключ.