Талбот Мэнди - Арабская авантюра

Он прищелкнул языком.

— Может быть, вы чем-то подтвердите свои полномочия?

— Разумеется, — ответил я.

Убедившись, что прямая угроза его жизни миновала, банкир убрал свой пистолет в карман. И когда я показал ему дуло своего, не понадобилось никаких заверений: он и так догадался, что оружие выстрелит, и пуля попадет точно в цель, если он не будет благоразумен. Он даже не шелохнулся, когда проворные пальцы Джереми нашли в его кармане, а затем извлекли за украшенную перламутром ручку вещицу с патронами бокового боя, которая еще недавно поддерживала его храбрость.

— Меня предупредили, чтобы не слишком вам доверял, — объяснил я. — Я поставлен в известность, что вы можете оспаривать любые полномочия. Вы прослыли настоящим ревнивцем, который не терпит соперников. Чтобы ваша ревность не привела к срыву нового плана, мне приказано любой ценой добиться от вас повиновения.

— А если я откажусь?

— Тогда больше всего пострадают интересы вашей вдовы. Будьте так любезны, возьмите перо, бумагу и пишите под диктовку…

Джереми подошел к двери, которая оставалась приоткрытой, удостоверился, что слуга слишком далеко, чтобы что-то слышать, и крепко захлопнул ее. Банкир прошел к секретеру, взял бумагу и встряхнул авторучку.

— Как начать? — спросил он, улыбнувшись хитро и сдержанно. Он решил, что я попался. Несомненно, существуют надлежащие формы обращения, с помощью которых подтверждается подлинность шпионских посланий.

— Начните с отступа в полстраницы, — ответил я. — Обращение вставим потом. Пишите по-французски. «Первоначальный план провалился. Нынче ночью я буду сопровождать эмира Фейсала и полковника Лоуренса на передовую. Когда сирийцы начнут наступать, обратите внимание на автомобиль, в котором будут Фейсал и Лоуренс. Его не составит труда узнать, ибо в машине также буду я и второй штатский, просто одетый. В решающий момент над машиной появится белый флаг, им будет размахивать, вероятно, с осторожностью, один из штатских. В случае поломки автомобиля будет использован конный экипаж и подан тот же сигнал. Чтобы ни я, ни второй штатский не пострадали, прошу вас указать офицерам, что-бы они были внимательны и не допустили обстрела нашей группы». А теперь подпишите и вставьте обращение.

Он колебался. У него не осталось сомнений: в его прежней договоренности с предателями из Штаба с целью похитить Фейсала что-то сорвалось, иначе откуда я вообще об этом знал? Я, который только нынче вечером прибыл в Дамаск? Но с какой стати я заставил его писать письмо? И если его план провалился, почему я все-таки принимаю участие в похищении? Он чуял неладное. Почему я не подписал письмо сам? Любой шпион поступил бы именно так, чтобы добиться признания своих заслуг.

— Подпишите сами, — сказал он, подталкивая письмо мне.

И тут меня внезапно посетило вдохновение. Это всегда необъяснимо, но я понял, как управиться с этой лисой, банкиром Рене.

— Вы боитесь это подписывать? Хорошо, давайте сюда, я подпишу. Дайте мне ручку. Но этой ночью, малыш, вы отправляетесь со мной, а утром дадите объяснения французам!

Позже я в полной мере понял, как именно подействовало обвинение, хотя тогда стрелял вслепую. Лицо банкира — жирное, хитрое, с налетом бойкой наглости — выдавало в нем человека, имеющего обыкновение мухлевать в свою пользу. Охранная грамота Фейсала защищала его от законных преследований, но требовалось нечто большее, чтобы уберечь этого проходимца от тайной расправы. А он, вне сомнений, предавал Фейсала по мелочи не раз и не два, когда это сулило выгоду. Теперь наступил критический момент, и выбор у нашего пройдохи был невелик — разве что продемонстрировать верность более сильной стороне. Он поспешно поставил цифру под письмом. Потом еще одну. Далее три заглавных буквы и еще три цифры сверху.

— Запечатайте и отошлите. Быстро! — скомандовал я.

Он подчинился, и Джереми кликнул слугу.

— Позови Франсуа, — сказал банкир, и слуга опять исчез.

Франсуа так и остался загадкой. Неразрешимой. Облаченный в необъятные турецкие шаровары, свободно подпоясанные красным кушаком поверх трикотажного жакета в широкую поперечную черную и желтую полосу, с наброшенной на плечи серой шерстяной шалью, в новой феске набекрень, на размер-два меньше положенного, босой, он переминался с ноги на ногу и шевелил беззубым провалом в нижней части лица — вероятно, это означало улыбку. Носа как такового у него не было, хотя имелись два дыхательных отверстия на месте ноздрей и безобразный длинный шрам над ними. Также у него недоставало одного уха.

И бровей. Но уцелевшее ухо было заостренным, как у сатира, а глазки-бусинки — черными, как у птицы, и нечеловечески яркими.

Банкир заговорил с ним, как разговаривают с испорченным ребенком, от которого необходимо добиться послушания, по-арабски, с примесью французских слов.

— А вот и Франсуа. Наш добрый Франсуа. Франсуа, mon brave, вот письмо, да? Ты знаешь, куда его нести, да? Ха-ха! Франсуа знает, еще бы. Франсуа не проболтается, он никому ничего не скажет; он мудр, наш Франсуа! Он побежит бегом, да? Побежит под дождем ночью, тайком, никто его не увидит, и отдаст письмо. Один человек даст Франсуа денег, табаку и немного рому, и Франсуа бегом вернется домой, в свой славный темный уголок, ляжет спать. Много еды, да, Франсуа? Славной мягкой пищи, которую не надо жевать! И ничего не надо делать, только сбегать кое-куда с письмом, а? Славный парень, Франсуа, ловкий парень, достойный доверия, надежный, готовый услужить, сделать людям приятное! Собрался в путь? Ну, так вот письмо, будь осторожен и беги, будь хорошим мальчиком. Целая бутылка рому, когда вернешься, подумай только! Целая бутылка чудесного бурого рому в чудесной комнатке, где ты спишь! Ну, пока!

Создание, которое он именовал Франсуа, исчезло, фыркнув и пискнув — наверное, эти звуки заменяли ему речь.

— Лучший гонец в Сирии, — заметил Рене. — Ему нет цены: неподкупен, молчалив и верен, как Судьба! Французский Генштаб получит это письмо до зари. Итак, что дальше?

— Вы едете со мной, — ответил я.

Послание было отправлено, и банкир чувствовал себя лучше. С некоторым опозданием он убедился, что я связан с французами. Нет более нелепого предположения, будто тайные агенты страны — непременно ее уроженцы. Почти всегда дело обстоит наоборот. Если бы Франция использовала только французов, Германия — только немцев, а Великобритания — исключительно англичан и так далее, полиции было бы удобнее и проще работать, но разведке пришлось бы затянуть пояса. Посему нашего банкира вряд ли заедало, что американец шпионит на французов. Следовательно, чем больше у него желания мне помочь, тем лучше для него. Он снова позвал слугу. Мсье Рене, несомненно, доводилось участвовать в походах — судя по тому, что он велел сложить в большую корзину для продовольствия: хлеб и масло, холодный цыпленок, вино, оливки и горячий кофе в термосе.