Владимир Малик - Посол Урус-Шайтана

Натиск нападающих был таким неожиданным и мощным, что турки с воплями откатились от ворот к стенам внутренней цитадели. Там завязался жестокий рукопашный бой. Постепенно он распался на отдельные очаги, пылавшие повсюду: на площади, в тесных переходах, во дворах.

Арсен схватился с янычарским агою. Ага, видно, был лихой рубака и успешно отбивал все выпады казака.

А Хорь тем временем, не ввязываясь в бой, крался следом за Арсеном. Вокруг раздавались крики, стоны раненых смешивались с хрипом умирающих, казацкое «слава» и турецкое «алла» слились в одно страшное, протяжное «а-а-а!».

Во всем этом аду Хорь не спускал глаз с мощной фигуры запорожца… Перепрыгнув глинобитную стену, из-за которой, по его мнению, можно было безопасно наблюдать за боем, Хорь неожиданно столкнулся со старым татарином, выскочившим из низких дверей сакли с луком и сагайдаком в руках. Хорь выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил старику в грудь. Тот упал. Хорь схватил лук, выдернул из сагайдака стрелу с белым оперением, воровато выглянул из-за стены. Звенигора оттеснил агу к самой цитадели и старался точным ударом прикончить его или обезоружить.

Хорь прикинул расстояние, поднял лук. Тетива забренчала, как струна, и стрела молнией метнулась через площадь…

Но Хорь не увидел, попал ли в свою жертву. В тот миг позади него раздался пронзительный крик. Он опасливо оглянулся — склонившись над убитым стариком, кричала тоненькая, как тростинка, татарочка с развевающимися по плечам тонкими косичками.

Хорь сообразил, что отсюда опасность ему не грозит, и снова выглянул из-за стены. Он надеялся увидеть Звенигору на земле со стрелою в спине. Но вместо этого заметил Секача, летящего к нему через площадь с высоко поднятой саблей. А Звенигора держал на руках какого-то запорожца, пытающегося вырвать из своей груди окровавленную стрелу.

— Проклятье! — выругался Хорь и кинулся к девушке.

Татарочка вскрикнула, протянула вверх руки, будто защищаясь от удара или умоляя о пощаде. Но Хорь не сдержал руки — и сабля заалела от девичьей крови.

— Что ты делаешь? Зачем дивчину убил? — послышался голос Секача.

Хорь не спеша вытер саблю об одежду татарина, сплюнул.

— Змея! Стреляла из лука в наших… Пришлось сначала отца, а потом — её…

— А-а, вот как!.. Молодец! Это она, стерва, целилась в Арсена… Хорошо, что Когут вовремя заметил и заслонил собой товарища… Теперь у него кровь струёй бьёт из раны. Жаль будет, если помрёт, добрый был казачина!.. Пошли, брат, ещё много работы!

Секач побежал к запорожцам, которые уже повсюду тёснили охваченных отчаянием защитников крепости. А Хорь, ещё не оправившись от страха и мысленно кляня Чернобая, который послал его в этот ад, а сам удрал в Крым к Али, шмыгнул в саклю, чтоб поживиться татарским добром.

Возле Арсена и раненого Когута собрались ближайшие друзья. Арсен осторожно вытащил из груди товарища стрелу. Метелица достал из глубокого кармана штанов плоскую бутылочку с горилкой, насыпал в неё из пороховницы пороха, взболтал и вылил эту жгучую смесь на рану. Потом перевязал чистой тряпицей.

— Хлопцы, отнесите его на лодку, — приказал Звенигора.

Старший Пивненко поднял брата на руки и вместе с Товкачом понёс к Днепру. А запорожцы снова ринулись в гущу сражения.

Когда пала и цитадель, кызы-керменский бей заперся с группой воинов в мечети. Из окон, с крыш, с минарета отстреливались они от наседающих казаков.

Одиночные разрозненные янычарские отряды с боем пробивались к мечети и под прикрытием своих стрелков оказывали отчаянное сопротивление казакам.

— Бейте их, детки! Бейте неверных! — загремел среди боя голос Серко. — Не давайте опомниться проклятым!

И «детки», среди которых было немало седовласых бойцов, пренебрегая смертью, неудержимой лавиной теснили врага. Один за другим падали янычары, орошая кровью каменные плиты лестниц, дико кричали турецкие аги и татарские мурзы…

Но не было у них уже силы, которая смогла бы остановить тот натиск, тот боевой порыв, который охватил казаков.

Звенигора со Спыхальским ворвались в мечеть одними из первых. Ещё издали, через головы низкорослых татар, Арсен заметил скуластого бея. Его заслоняли собою телохранители. В глазах бея светился неимоверный ужас, лицо тряслось. Бей мечтал исчезнуть, провалиться сквозь землю или хотя бы превратиться в рядового воина. Однако сытое, холёное лицо, а особенно бархатный бешмет выдавали высокое его положение.

— Бей, сдавайся! — крикнул Арсен, размахивая саблей. — Имеешь честь самому Серко сдаться!

Рядом свистела тяжёлая сабля Спыхальского. Татары подались назад, прижав бея к стене. В тесноте они не могли свободно орудовать оружием, мешали друг другу. Кто-то из них взвизгнул:

— Урус-Шайтан! Урус-Шайтан!

От этого крика дрогнули защитники мечети. Несколькими сильными ударами Звенигора проложил себе дорогу к бею. Спыхальский прикрывал его с тыла.

Бей выхватил из сверкающих ножен саблю. Должно быть, сегодня она ещё не побывала в деле. Скрестил её с казацкой.

Теперь Арсен уже не видел ничего, кроме лоснящегося одутловатого лица татарского мурзы. В памяти, словно упавшая звезда, мелькнуло воспоминание о невольничьем рынке в Кафе: холодное солнце, мрачное море, полураздетые невольники и свист плетей, падающих на его плечи… Ненависть утроила его силы. В полумраке мечети от ударов сабель брызнули ослепительные искры. Бею некуда было отступать, и оборонялся он неистово и яро. Его сабля ловко отбивала все удары казака. Но, видно, страх сковал сердце ханского вельможи, лоб его густо покрылся каплями пота.

Арсен отступил на шаг и всем телом отклонился назад, намеренно завлекая бея на себя. Татарин невольно подался следом и расслабил далеко вытянутую вперёд руку. Арсен неожиданно и сильно ударил снизу. Сабля противника мелькнула в воздухе, перелетела через голову казака и с дребезгом ударилась о каменный пол. Бей смертельно побледнел, отпрянул назад и упёрся спиной в стену. Его горла коснулось холодное острие блестящей стали. Но Звенигора в последний миг задержал руку.

— Бей, прикажи своим людям прекратить сопротивление! За это получишь жизнь! Ну!

— О правоверные! Аллах отступился от нас! — хрипло выкрикнул бей. — Приказываю сложить оружие! Сдавайтесь! Сдавайтесь!.. О горе нам, сыны Магомета!..

Сначала ближние к бею сеймены и аскеры побросали сабли. Потом, когда бей повторил свой приказ громче, сдались остальные.

В мечети наступила тишина. Слышалось только тяжёлое дыхание многих усталых людей да стоны раненых.

К Арсену подошёл Серко. Обнял казака:

— Спасибо, сынку! Я все видел!.. Славную птаху поймал! Молодец! — и ещё, раз прижал к груди.