Александр Старшинов - Центурион Траяна

– Знак чего? – спросил Тиресий. – Бунта или просто покорности перед Децебалом?

– Восстания, – отозвался Приск. – За покорность не платят золотом.

– Молчун, кончай быстрее! – рявкнул Кука. – Нам отсюда выметаться пора. Я не хочу объяснять сирийцам, откуда здесь гора трупов. Берем с собой женщин и уходим.

Приск первый выбрался наружу через дверь кухни, хотя он-то был уверен: никто из ауксиллариев с дорожной станции не придет проверять, что за крики слышались в заведении Брисаиса, почему с утра такой шум? Странное любопытство караульного вкупе с напускным равнодушием сделалось теперь понятным: сирийцам наверняка заплатили за то, что фракийцы разберутся «со своими» – за конокрадство, воровство лодок или порченое зерно – одному Меркурию-жулику ведомо, какую причину придумал хозяин таверны. Бездельники-ауксилларии наверняка и мзду получили с Брисаиса. Что же, хитрый кабатчик сам свою смерть оплатил сполна.

Но все равно Кука прав – задерживаться в таверне не стоило. Не солдаты, так местные пожалуют.

Сабиней родился на правом, римском берегу реки, здесь у него жили отец и старшие братья. Но не виделись они долгих десять лет. Десять или одиннадцать – прикидывал беглец по дороге? Выходило все-таки десять.

На дакийский берег еще мальчишкой он попал не по своей воле. Просто однажды к ним в деревню приехал суровый воин с непокорной гривой желтых волос и мрачным, истинно волчьим взглядом исподлобья. Он о чем-то долго беседовал с отцом, а потом гость подозвал Сабинея, положил ему руки на плечи и сказал: «Ты теперь мой сын».

Выяснилось, что желтоволосый – родной дядя Сабинея, звать его Таур, и так вышло (как именно, дядюшка рассказывать не стал), что вся семья его погибла. Оставшись один, вспомнил Таур о родственной крови, приехал просить одного из племянников себе в сыновья. Отец не отказал, выбор пал на младшего, Сабинея, своей дикостью и дерзостью парнишка мгновенно купил сердце заречного варвара.

«Настоящий волчонок, а вырастет из него матерый волчище!» – приговаривал желтоволосый Таур.

Сабиней с радостью согласился отправиться на другую сторону реки. О царстве Дакийском ходили рассказы самые удивительные. Будто на той стороне новый царь, прежнему не чета, и тот, кто ему служит, одним этим счастлив.

Дакия маленького волчонка не обманула. Дядя увез Сабинея в дивный таинственный край – где среди гор таились в земле опасные и роковые провалы, ведущие в лабиринты глубоких пещер, где ручьи обрушивались на камни шумными водопадами, где вода всегда холодна, солнце обжигает, ветер норовит столкнуть в пропасть, но где каждый день обещает что-то новое, дерзкое. С Тауром он жил в крепости на Красной скале, [33]что стерегла долину Лункани и подходы из долины Стрея и откуда видно было каждого, кто пытался пройти к столице Децебала Сармизегетузе с запада. Скала, на которой высилась крепость, в самом деле была красной – чудилось, что меж складок серого камня проступают капли крови, и вся скала сочится алым.

В первый день Сабинею показалось, что они с дядей долго-долго поднимаются по крутому склону, по коричневой рыхлой земле, где почти не было травы и лишь кое-где зеленели мелкие кустики орешника да на серых камнях пробивался мох. Буковые деревья стояли редко, поэтому Сабиней издалека различил частокол первой цитадели. Перед ними открыли двери, и дядя с племянником стали подниматься по мощеной дороге, которая больше походила на лестницу. В крепости жили только царские воины с семьями. Рядом не было ни крестьян, ни охотников – вообще никаких селений.

Потом они стояли с дядей на одной из пяти каменных башен Красной скалы, и Таур, указывая на запад, говорил:

– Вот оттуда римляне могут прийти, но они никогда не подберутся незамеченными. А вон там, – теперь дядя указывал на юг, – стережет путь к столице другая крепость – Банита. [34]Ты хочешь быть царским воином, Сабиней, беречь сердце Дакии от ее врагов?

Мальчишка цепенел от восторга, глядя на покрытые лесом горы, и кивал в ответ.

Через полгода ему уже казалось, что он родился и вырос в этих местах. Как и все мальчишки его возраста, Сабиней отныне именовал себя волчонком. Среди сыновей царских воинов у него тут же нашлись друзья. Он вместе с ними охотился, лазал по горам и учился биться фальксом.

Обряд посвящения в воины он прошел вместе со всеми – мальчишкой заполз он в логово волка, где на земле валялись кости и запах гниения и смерти смешивался с парами серы, а вылез из пещеры преображенным. Он пил кровь, ел сырое мясо и в порыве яростного безумия выгрызал в человеческом теле кровавые раны. Он вырвался из волчьего логова вместе с остальными – окровавленный, позабывший прежнюю жизнь, переродившийся. Он был уверен, что там, в полумраке пещеры, когда сверху дробно падала вода и белыми волчьими зубьями из желтоватых камней вздымались сталагмиты, ему в самом деле довелось обратиться зверем. И если отныне он почует запах человеческой крови, если снова придет в ярость и бешенство, то обращение состоится вновь.

Он бы и вчерашним ранним утром у реки непременно обратился зверем, если бы бой с римлянами продлился хоть на несколько мгновений дольше, если бы его не опутали предательской сетью! Но Сабиней попросту не успел ничего сделать! Его и поймали как зверя – Сабиней слышал, что разжиревшие римляне уже не охотятся вовсе, а привозят в свои города диковинных зверей из разных уголков земли и, сидя на скамьях – вот уроды! – глядят, как специально обученные бестиарии [35]убивают волков и медведей им на забаву, как из вспоротого чрева свиньи вываливаются крошечные нерожденные поросята, – сидят и наслаждаются этим зрелищем, обжираясь колбасами и опиваясь вином.

Ну что ж, случается, дикий зверь ломает клетку и вырывается на волю. Сабиней вырвался – добыча явно оказалась римлянам не по зубам.

Что легионеры его обманывают, он понял сразу, хотя здоровяк с наивным, немного детским лицом вполне искренне бормотал, что не терпит пыток и крови. Сабиней взял у него баклагу с вином и хлеб, позволил разомкнуть кандалы и выпустить себя из эргастула. Напасть или разоружить здоровяка Сабиней не решился – он замерз, руки и ноги едва повиновались, а рана на ноге жгла так, будто проклятый палач забыл в ней обломок раскаленного пилума. Посему дак лишь зыркал по сторонам, стараясь в деталях запомнить укрепления бурга: где караульня, где хранится оружие и насколько прочны ворота. Сабиней даже сам не смог залезть на лошадь – римлянин подсадил. Мешок из предательских рук взял – глупо было отказываться. При этом отметил (и усмехнулся про себя), что римляне мешок ополовинили. Да что там ополовинили – хорошо, если треть браслетов оставили. Но опять же выхода не было, поэтому Сабиней, скорее даже не всерьез, а вроде как в шутку предложил римлянину бежать вместе. Тот перепугался, забормотал что-то про лошадь… Сабиней не стал слушать, ударил ногами клячу, и та потрусила в ночь.