Э Хайне - Ожерелье голубки

- Почему эти новые здания так высоко возносятся к небесам? – спросил Бенедикт. – Какая польза от того, что неф церкви будет выше пятидесяти или ста локтей? Все равно в такой храм не войдет больше людей.

- Эти постройки – нечто большее, чем помещение для собрания верующих.

- Да, конечно, это храмы Бога, – сказал Бенедикт; – Но действительно ли потребны Богу такие залы?

- Не Богу, а нам необходимы эти новые помещения.

- Нам, христианам?

- Нет, нам, тамплиерам! – перебил его Магистр, и добавил: – Мы полагаем, что это мы создаем наши постройки, а в действительности постройки создают нас С архитектурой дело обстоит так же, как и с религией. Первоначально изобретенная человеком, она преображает всех, кто живет в ней. Это происходит неосознанно, потому что нас в большей степени создает наше окружение, нежели какое-либо доступное пониманию учение. Человеческая личность, то, чем человек является в действительности, формируется в первые три года жизни, и потому мы позднее не можем вспомнить столь важное для нас время.

Магистр остановился у какой-то модели. Он рассмотрел ее с любовью и спросил Бенедикта: –

-Ты ведь уже стоял в одном из этих новых соборов? Какое величие! Тот, кто хоть раз видел его, больше никогда не останется прежним. Non sum qualis eram. Эти храмы – плавильный котел для новых людей. Это – возвышающиеся к небу монументы, созданные в начале новой эры, выдуманные и воплощенные нами. Лишь немногие в состоянии понять, что здесь происходит на самом деле.

Пройдет менее ста лет – и по всей Европе поднимется свыше семидесяти соборов. Это будут самые огромные постройки со времен египетских пирамид. Их залы наполнят человечество невероятным рвением. В блеске огромных окон, сквозь которые проходит солнечный свет, они воочию увидят рай. Как сможет сомневаться тот, кто видит собственными глазами небесное сияние!

Этот поток цвета разольется по людям, которые в своих унылых буднях не знают других цветов, кроме как серой грязи, коричневых дров, известковой пены и булыжника.

Ставший каменным Небесный Иерусалим сотворен из света Святого Духа. Подобно тому, как философский камень претворяет свинец в золото, так эти священные залы изменят природу людей. Это – мистерия величия для всего народа. И мы поведем за собой нового человека, мы сделаемся его вождями. И Virgo paritura – «Дева, которая родит», – Шартра возложит на себя корону. На вершине северной башни будет прикреплено солнце, на южной – будет сиять полумесяц. Бафомет! Nihil in intellectu, quod non ante in sensu. «Ничто невозможно постичь разумом из того, что раньше не было воспринято чувством».

Магистр забыл о своем собеседнике и говорил сам с собой, воскрешая видение.

- Прости мне это отступление, брат Бенедикт. Я переутомился, и услышанное здесь не относится к делу, которое мы хотели с тобой обсудить. Сенешаль ожидает тебя. Он расскажет тебе о поручении.

* * *

Оба тамплиера шли друг за другом по узкому берегу. На другой стороне Сены двое рыбаков тянули лодки вверх по течению. От мороза у них вырывались изо рта клубы пара.

- Как ты наверняка знаешь, брат Бенедикт, – говорил сенешаль, – большую часть своей жизни герцог Людовик посвятил службе империи. Эта деятельность обрекала его на долгие, дальние путешествия вплоть до Сицилии и даже вверх по Нилу. В своих немецких землях он останавливался очень редко. Несмотря на это его, должно быть, очень любили подданные. Когда он попал в плен к нидерландскому союзу князей, подданные его выкупили за десять тысяч гульденов.

- Такое случается не часто, – сказал брат Бенедикт.

- Он пользовался неограниченным расположением у императора. Тот назначил его не только регентом королевства, но и опекуном своего первенца. Отношение между Кельгеймцем и принцем, похоже, не были слишком хорошими. Принц Генрих постоянно жаловался своему отцу на строгость герцогской опеки.

- Но это еще не причина для убийства, – засмеялся брат Бенедикт.

Сенешаль кивнул и продолжил:

- Как ты знаешь, между императором Фридрихом и папой Григорием действительно существовали жестокие разногласия. Причина тебе известна: император прервал свой крестовый поход – из-за черной оспы, как он объяснил, или из-за политических соображений, в чем его обвинил Рим. Григорий наложил на него церковное отлучение, что однако не помешало императору в следующем году объявить свой собственный крестовый поход. Произошел разрыв между императором и папой. Герцог Людвиг принял сторону папы. После всего, что император Фридрих для него сделал, это был, конечно, совершенно некрасивый поступок.

- Вот вам и мотив, – воскликнул брат Бенедикт.

- Respice finem! Не торопись, – предостерег сенешаль. – Как ты знаешь, закончился этот крестовый поход успешно. Фридрих получил Святые места по договору с египетским султаном и основал королевство Иерусалим. Какое чудо! Папа и император помирились! Таким образом, не стало больше причины убирать с дороги Людовика. И все же Кельгеймец был заколот спустя два года.

Бенедикт сказал:

- Как сильно ненавидел император герцога!

- Глупости, – отрезал сенешаль. – Почему он должен был его ненавидеть? Он очень хорошо знал: Людовик принял сторону Рима только ради того, чтобы извлечь из этого политическую выгоду, которая не навредила императору, но усилила власть Людовика в Баварии. Император сам умел ловко расставлять капканы в подобной области. Он заключал или расторгал союзы с папством и халифами, когда это шло на пользу его делу. В высшей политике – как в шахматной игре. Король и епископ – фигуры на одном поле. На какой ход решаюсь я – дело не герцога, а логики. Ненависть или желание отомстить за нарушение доверия – такое давнее… К тому же предательства как такового, возможно, и вовсе не было… Нет, такое не соответствует уравновешенному характеру Фридриха. Убийство регента не принесет ему ни одного преимущества. Напротив, это сильно повредит ему.

- Почему же? – спросил Бенедикт.

- Потому что подозрение в постоянном подстрекательстве к убийству должно пасть в первую очередь на него. Ты сам читал об этом в хрониках баварских монастырей. Никто не может назвать убийцу, но все предполагают, что стоит за всем император.

- Итак, вы думаете, что император не имеет ничего общего с этим кровавым событием? Но почему, в таком случае, я должен провести расследование в этом направлении?

-Я не сказал, что император Фридрих не связан с этим делом. Я убежден, что он вовлечен в это убийство, но не как исполнитель, а как жертва.

-Жертва? – Бенедикт повторил последнее слово сенешаля, словно неправильно расслышал его.

- Основной принцип древнеримского права гласит «Is fecit, huic prodest. Сделал тот, кому это выгодно».