Артур Дойл - Дядя Бернак

— Мне кажется, я боролся с медведем! — сказал он. — Однако всё же во Франции стало одним опасным человеком меньше, и Император может более не опасаться этого отважного врага. А ведь он был чертовски смел!

— Какой солдат мог бы выйти из него! — задумчиво сказал Жерар. — Он был бы пригоден как раз для гусар из Бершени. Да, плохо он поступил, идя против воли Императора!

Я сел на диван, истомленный и совсем больной, с истерзанными нервами. Такая сцена не только для меня, но и для человека, уже больше испытавшего, с более крепкими нервами, была слишком тяжела! Савари дал нам по нескольку глотков коньяку из своей походной фляги и затем, сорвав одну из занавесей, прикрыл ею ужасную фигуру дяди Бернака.

— Нам больше здесь нечего делать! — сказал он. — Надо поторопиться с рапортом к Императору. Заберите, господа, все бумаги Бернака, потому что многие из них могут нам быть полезны при раскрытии других заговоров!

Говоря это, он вместе с нами собирал все документы, разложенные по столу. В числе их было письмо, лежавшее перед Бернаком на столе, которое он, казалось, только что написал, когда вошел Туссак.

— Что это такое? — сказал Савари, глядя на письмо. — Я думаю, что наш приятель Бернак был не менее опасным субъектом, чем Туссак. «Мой дорогой Катулл,— начал читать письмо Савари,— я прошу прислать мне еще склянку с той же жидкостью, которую вы прислали мне три года назад. Я говорю о том миндальном отваре, который не оставляет никаких следов. Мне он понадобится на будущей неделе. Умоляю вас не спутать! Вы можете всегда рассчитывать на меня, если вам надо будет обратиться за чем-нибудь к Императору».

— Адресовано известному химику в Амьен,— сказал Савари, поворачивая конверт. — Так он был способен отравлять людей! Ко всем своим добродетелям он добавлял еще и эту. Я не могу догадаться, для кого он мог готовить этот миндальный отвар, который не оставляет ни малейших следов!

— Да! Это странно,— прошептал я.

Я не хотел сказать, что отвар готовился для меня! Ведь всё же он был мой дядя, и к тому же Бернака уже не было в живых. К чему было говорить более?!

Генерал Савари отправился с рапортом прямо к Пон-де-Брик к Императору, тогда как я и Жерар приехали ко мне, чтобы поболтать за бутылкой вина. Я думал застать Сибиллу у себя, но, к моему удивлению, ее и след простыл, и никто не знал, куда она исчезла.

Ранним утром на другой день меня разбудил вестовой Иператора.

— Император желает видеть вас, мсье де Лаваль,— сказал он.

— Где?

— В Пон-де-Брик!

Для того, чтобы выиграть в глазах Наполеона, нужно было быть прежде всего точным. Поэтому через десять минут я уже был на лошади, а через полчаса примчался в замок. Поднявшись по лестнице, я взошел в комнату Жозефины, где был также и Наполеон.

Императрица полулежала на кушетке в очаровательном кружевном на розовой подкладке капоте; Наполеон шагал по комнате в своей энергичной манере, одетый в весьма странный костюм, который он обыкновенно надевал в свободные от официальных занятий часы. На нем был белый халат, пунцовые турецкие туфли; голова была повязана белым шелковым платком; весь этот костюм придавал ему вид плантатора в Вест-Индии.

По сильному запаху одеколона я мог судить, что Наполеон только что вышел из ванны. Он был в прекрасном настроении духа, которое, по обыкновению сообщилось и Жозефине, так что меня встретили веселые смеющиеся лица. Трудно было поверить, что это доброе ласковое выражение лица, глаза, светящиеся гениальным умом, принадлежали тому же человеку, который в прошлую ночь пронесся по комнатам этого залика, как бурный вихрь, оставляя за собою увлажненные слезами щеки и унылые, грустно поникшие лица.

— Славный дебют для моего адьютанта! — сказал он. — Савари рассказал мне всё, что случилось вчера, и могу сказать, что вы ловко воспользовались обстоятельствами. Мне некогда заниматься такими пустяками, но моя жена будет спать спокойнее, уверенная в том, что Туссак уже лишен возможности убить меня!

— Да, да, это был ужасный человек! — воскликнула императрица. — Он был не менее опасен, чем Жорж Кадудаль. Да оба они ужасные люди!

— Я родился под счастливой звездой, Жозефина,— сказал Наполеон, ласково гладя ее по голове. — Я вижу весь свой жизненный путь перед собою и прекрасно знаю, на что обрекла меня судьба! Ничто не может повредить, мне до тех пор пока я не исполню своего долга перед Францией. Арабы верят в существование рока, и они совершенно правы!

— Тогда к чему же все твои планы, Наполеон, раз всё заранее предопределено судьбой?

— Значит мне определено составлять свои планы, маленькая тупица! Разве вы не видите предопределения в том, что мой разум одарен способностью создавать планы?! Я строю свои здания так, что никто до последней минуты не знает, что я делаю. Я никогда не загадываю вперед менее чем на два года, а сегодня, мсье де Лаваль, я всё утро был занят подготовкой событий, которые должны произойти в осень и зиму 1807 года. Ах да, кстати, ваша хорошенькая кузина очень умно оборудовала это дело! Нет, она положительно слишком умна, чтобы связать свою судьбу с таким ничтожеством, как Люсьен Лесаж, просивший пощадить его хоть на неделю. Это ведь не особенно большая милость, согласитесь сами.

Я подтвердил его мнение.

— Всегда одна и та же история с женщинами! Идеалисты, мечтатели увлекают их своими порывами, своим воображением. Они, подобно жителям Востока, не могут представить себе, что умный и хороший человек может и не обладать красивой внешностью. Я не мог заставить египтян думать, что я более значительный генерал, чем Клебер, потому что тот обладал фигурой швейцара и волосами парикмахера. Так и с этим несчастным Лесажем, которого женщины считают героем за его красивое лицо и телячьи глаза. Как вы думаете, если она увидит его в настоящем свете, отвернется ли она от него?

— Я убежден в этом, потому что, насколько я знаю мою кузину, она не выносит трусости и низости!

— Как вы горячо заговорили, мсье! Вы, по-видимому, слегка увлекаетесь вашей хорошенькой кузиной?!

— Ваше Величество, я докладывал вам, что…

— Но ведь невеста ваша там, далеко, за океаном, и многое могло измениться с тех пор, как вы расстались!

В дверях показался Констан.

— Его уже привели, Ваше Величество!

— Тем лучше! Перейдем в следующую комнату. Жозефина, ты непременно должна идти с нами, потому что это скорее твое дело, чем мое!

Мы перешли в длинную узкую комнату. Она освещалась двумя окнами, но занавеси были опущены и почти не пропускали света. Около двери стоял всё тот же мамелюк Рустем, а рядом с ним был тот, о ком у нас только что шла речь. С плотно сжатыми руками, с лицом, опущенным вниз от стыда, Лесаж поднял на нас свои испуганные глаза и задрожал как осиновый лист при приближении Императора. Наполеон стал перед ним, слегка расставив ноги, заложив руки за спину, пронизывая его долгим испытующим взором.