Александр Дюма - Двадцать лет спустя (часть первая)

— Кто этот капитан, граф? — спросил Рауль.

— Господин де Скюдери.

— Автор романов «Клелия» и «Кир Великий»?

— Добрая половина которых написана его сестрой. Вот она разговаривает с хорошенькой девушкой, там, около Скаррона.

Рауль обернулся и увидел двух новых, только что вошедших посетительниц. Одна из них была прелестная хрупкая девушка с грустным выражением лица, прекрасными черными волосами и бархатными глазами, похожими на лиловые лепестки ивана-да-марьи, среди которых блестит золотая чашечка; другая, под покровительством которой, по-видимому, находилась молодая девушка, была сухая, желтая, холодная женщина, настоящая дуэнья или ханжа.

Рауль дал себе слово не уходить от аббата Скаррона, не поговорив с хорошенькой девушкой с чудными бархатными глазами, которая, по какому-то странному сочетанию мыслей, напомнила ему — хотя внешнего сходства не было никакого — бедную маленькую Луизу. Она лежала теперь больная в замке Лавальер, а он, среди всех этих новых лиц, чуть не забыл о ней.

Между тем Арамис подошел к коадъютору, который, смеясь, шепнул ему на ухо несколько слов. Несмотря на все свое самообладание, Арамис невольно вздрогнул.

— Смейтесь же, — сказал г-н де Рец, — на нас глядят.

И он отошел к герцогине де Шеврез, около которой составился большой кружок.

Арамис притворно засмеялся, чтоб отвести подозрения каких-нибудь досужих наблюдателей. Увидев, что Атос стоит в амбразуре окна, из которой он сам недавно вышел, он обменялся несколькими словами кое с кем из присутствующих и незаметно присоединился к нему.

Между ними тотчас же завязался оживленный разговор.

Рауль, как было условлено с Атосом, подошел к ним.

— Аббат декламирует мне рондо Вуатюра, — громко сказал Атос. — По-моему, оно несравненно.

Рауль постоял около них несколько минут, потом отошел к группе, окружавшей герцогиню де Шеврез, к которой присоединились, с одной стороны, мадемуазель Поле, а с другой — мадемуазель Скюдери.

— Ну-с, — сказал коадъютор, — а я позволю себе не согласиться с мнением господина Скюдери. Я нахожу, напротив, что Вуатюр — поэт, но при этом только поэт. Политические идеи ему совершенно несвойственны.

— Итак?.. — шепотом спросил Атос.

— Завтра, — быстро ответил Арамис.

— В котором часу?

— В шесть.

— Где?

— В Сен-Мандэ.

— Кто вам сказал?

— Граф Рошфор.

Тут к ним подошел кто-то из гостей.

— А философские идеи? — сказал Арамис. — Их тоже нет у бедного Вуатюра. Я совершенно согласен с господином коадъютором: Вуатюр — чистый поэт.

— Да, в этом отношении он, конечно, замечателен, — заметил Менаж, — но потомство, воздавая ему должное, поставит ему в упрек излишнюю вольность стиха. Он, сам того не сознавая, убил поэзию.

— Убил! Вот настоящее слово! — воскликнул Скюдери.

— Зато его письма — верх совершенства, — заметила герцогиня де Шеврез.

— О, в этом отношении он вполне заслуживает славы, — согласилась мадемуазель Скюдери.

— Совершенно верно, но только когда он шутит, — сказала мадемуазель Поле. — В серьезном эпистолярном жанре он просто жалок. И согласитесь, что, когда он не груб, он пишет попросту плохо.

— Признайтесь все же хоть в том, что шутки его неподражаемы.

— Да, конечно, — сказал Скюдери, крутя ус. — Я нахожу только, что у него вымученный юмор, а шутки пошловаты. Прочитайте, например, «Письмо карпа к щуке».

— Уж не говоря о том, что лучшие его произведения обязаны своим происхождением отелю Рамбулье, — заметил Менаж. — «Зелида и Альсидалея», например.

— А я, со своей стороны, — сказал Арамис, подходя к кружку и почтительно кланяясь герцогине де Шеврез, которая отвечала ему любезной улыбкой, — а я, со своей стороны, ставлю ему в вину еще то, что он держит себя чересчур свободно с великими мира сего. Он позволил себе слишком бесцеремонно обращаться с принцессой, с маршалом д’Альбре, с господином де Шомбером и даже с самой королевой.

— Как, с королевой! — воскликнул Скюдери и, словно ожидая нападения, выставил вперед правую ногу. — Черт побери, я не знал этого! Каким же образом оказал он неуважение ее величеству?

— Разве вы не знаете его стихотворения «Я думал»?

— Нет, — сказала герцогиня де Шеврез.

— Нет, — сказала мадемуазель Скюдери.

— Нет, — сказала мадемуазель Поле.

— Правда, королева, по всей вероятности, сообщила его очень немногим, — заметил Арамис, — но я получил его из верных рук.

— И вы знаете это стихотворение?

— Кажется, могу припомнить.

— Так прочтите, прочтите! — закричали со всех сторон.

— Вот как было дело, — сказал Арамис. — Однажды Вуатюр катался вдвоем с королевой в коляске по парку Фонтенбло. Он притворился, будто задумался, и сделал это для того, чтобы королева спросила, о чем он думает. Так оно и вышло. «О чем вы думаете, господин де Вуатюр?» — спросила она. Вуатюр улыбнулся, помолчал секунд пять, делая вид, будто импровизирует, и в ответ произнес:

Скюдери, Менаж и мадемуазель Поле пожали плечами.

— Погодите, погодите, — сказал Арамис. — В стихотворении три строфы.

— Или, вернее, три куплета, — заметила мадемуазель Скюдери. — Это просто песенка.

Арамис продолжал:

— Не берусь решать, соблюдены ли все правила поэзии в этом куплете, — сказала герцогиня де Шеврез, — но прошу к нему снисхождения ради его правдивости: госпожа де Отфор и госпожа Сеннесе присоединятся ко мне, в случае надобности, не говоря уже о герцоге де Бофоре.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал Скаррон. — Теперь мне все равно. С сегодняшнего дня я уже не «больной королевы».

— А последний куплет? Давайте послушаем последний куплет! — попросила мадемуазель Скюдери.

— Извольте. Тут уж прямо поставлены собственные имена, так что никак не ошибешься.

По окончании этой строфы все в один голос принялись осуждать дерзость Вуатюра.

— А я, — вполголоса проговорила молодая девушка с бархатными глазами, — имею несчастье находить эти стихи прелестными.