Кирилл Кириллов - Витязь особого назначения

— Прав ты, хан, — ответил Ягайло, приподнимаясь на подушках. — Есть дело. Да не знаю, как сказывать. — Черты его вновь затвердели и приобрели чеканную резкость.

— Как есть скасывай, витясь. Мы фоины, нам опман и хитрость посольская не к лицу.

— И то верно, хан. Дело такое: у князя Смоленского Святослава Ивановича пропал сын старший, Глеб. Подозревали разное. И что его болотники утащили. И что польские князья тут замешаны…

— Польские? — переспросил хан и хитро прищурился. — А смерть наслетника польского престола не твоих ли рук тело?

— Ну… Да, — не стал опираться Ягайло. — Но он первый начал. Так вот, поляков можно в расчет не брать, если они и поучаствовали, то не впрямую, Глеба у них нет. До болотников не добраться пока. Остается только Орда.

— Меня потосрефаешь?

— Нет, хан, не подозреваю, прямо спрашиваю, как воина. Ты али не ты? — Ягайло прямо и твердо посмотрел в глаза хана.

— А если я? — улыбнулся тот.

— Тогда договариваться будем, вы с князем меж собой, а я послом. Ну, или драться, если не договоримся.

Хан сделал успокаивающий жест рукой.

— Прости, Ягайло, таше не знаю, что на меня нашло, просто, наферное, хотел всглянуть на человека прямого и смелого, а то в послетнее время все обмануть хотят, на кривой копыле объехать. Тошно.

— Понимаю, хан, мне тоже от этого тошно. Так ты или нет?

— Нет, не я княшича крал. Хочешь, поклясться могу.

— Не надо, хан, твоему слову верю без всякой клятвы. А может, кто из ваших? Из другой орды? — спросил Ягайло.

— То врят ли. Они б все равно черес мои семли пошли, я пы снал. Хотя… Распрот и шатание у нас, что не гот, то новый хан в Сарай-Бату. [28] Сарай-Бату (Сарай-ал-Махруса — «Богохранимый дворец»; Старый Сарай, Сарай I) — средневековый город и столица Золотой Орды. Располагался примерно в 80 км севернее современной Астрахани. Каштый гот новые саконы и повеления. Никто нишего никому не соопщает. Ханы крысуться меш собой, каштый норовит сесть в Погохранимом творце. Так что, мошет, и в Орде твой княшичь. А снаешь, савтра прастник великий, игры путут боготырские, многие ханы окрестных семель приетут на них поклятеть. Мошно у них поспрашивать. Втруг кому что тонесли, Орда велика, ушей в ней много, а ртов, шелающих сказать, еще польше…

— Хорошая мысль, спасибо, хан. Если дашь кров переночевать да завтра нужным людям представишь али сам у них выведаешь что, век тебе буду благодарен.

— Это мало, што я могу тебя отблаготарить. Оставайся, а сафтра все уснаем. А ты про Москву тумал? Уш больно Тмитрий хитер и скольсок. Он мок княшича умыкнуть.

— Догадываюсь, что мог, но на Москву у нас пока сил нет. Слышал, что под Можайском творится?

— Та, слухами семля полнится. А снаешь, — хан поднял вверх толстый, блестящий от жира палец, — есть у меня полотник отин, в клетке ситит, мошно его топросить пока.

— Зачем же в клетке-то, хан? Тут же степь бескрайняя, своими ногами куда убежишь? Да и воины твои любого пешего в степи заметят и догонят.

— Не поюсь я, што спешит, боюсь, покалечит кого из моих лютей или вовсе упьет. Буен, тик и неупрафляем тот отрок. Ни к телу приспособить, ни протать его не получится, — вздохнул хан.

— А зачем держишь тогда? Кормишь, поишь? Отпустил бы?

— Сарезать проще. Та не крифись, фитясь, считай, пошутил я. Мыслю, зафтра на прастнике фыставить ефо на схфатку с метфетем. Попетит метфетя, пусть итет на фсе четыре стороны. Нет, ну, сначит… — Хан развел руками. — Отин паран проживет на этой семле на тень тольше.

— Так где ж то видано, чтоб отрок медведя победил? — удивился Ягайло. — Леопарда, льва — еще куда не шло, а тигр и медведь — это ж верная смерть.

Хан снова развел руками.

— Что, пойтешь топрашифать отрока, пока он с метфетем не фстретился, или не пойтешь? — спросил Хасан.

— Конечно, пойду, — согласился Ягайло, понимая, что упрашивать хана отпустить отрока или хотя бы отсрочить приговор бессмысленно. — Ты со мной, хан?

— Та, нато расмяться. А то софсем тут в уфальня префращусь, — ответил тот, легко вскакивая на кривые цепкие ноги бывалого наездника.

Через коридор они вышли наружу, стражник поднялся и пристроился за плечом хана, положив руку на рукоять короткой сабли. Ягайло покосился на него, оценивая воинскую стать и стремительность движений, и решил, что лучше не встречаться с таким в бою ни в чистом поле, ни в темном переулке.

Втроем они спустились на корму повозки и по неширокому трапу перебрались в четырехместную повозку, запряженную одним маленьким не то ослом, не то конем со смешно висящими ушами. Молодой человек сгреб в ладонь вожжи и, стегнув конька по крупу, погнал, ловко лавируя меж огромных движущихся домов, куда-то на юго-восток.

По дороге Ягайло то и дело замечал мелькающие меж колес тени. Воры, нищие, продажные женщины, спешащие домой неверные мужья… Обычная жизнь городского дна. А ведь совсем недавно за многие из этих преступлений наказание было сурово и необратимо. Слабеет Орда, разваливается на глазах, разжимается железный кулак, стиснутый на горле многих народов. А начинается все изнутри, с падения нравов. С гнильцы, заводящейся в семье и меж соседями. Если так дело пойдет, то еще лет десять, [29] Идет 1370 г., десять лет до Куликовской битвы. и падение нравов с леностью превратят этот несгибаемый народ в толпу расслабленных себялюбцев, не способных железной рукой удержать завоевания предков.

Повозка, как небольшая лодка к боку ганзейского торгового судна, причалила к помосту телеги, мало чем уступающей размерами той, на которой был раскинут ханский шатер. Однако на этой не было даже завалящей войлочной хижины. Все свободное пространство была уставлено клетками разного размера. За некоторыми угадывались белесые лица, из некоторых тянулись грязные, худые руки. Городская тюрьма, понял Ягайло.

Молодой человек что-то прокричал в наступающие сумерки. Из-за клеток появился огромный татарин. Его бритая голова и обнаженный торс потно блестели в свете заходящего солнца. Покатые плечи переходили в почти женскую грудь, а — та в огромный живот, уложенный на широкий красный кушак. На том же кушаке держались и синие шаровары, заправленные в короткие сапоги. Наверное, главный тюремщик.

Молодой воин кинул ему несколько гортанных фраз, тот поклонился низко, но без подобострастия и нырнул в проход между клетками, что-то бормоча себе под нос. Наконец он нашел искомое, и троица поспешила на его зов. Хан придерживал свои белоснежные шаровары, чтоб тянущиеся из клеток руки не оставили на них грязных следов, а по особо длинным молодой воин бил саблей, к счастью для них не доставая ее из ножен. Ягайло же шел напролом, делая вид, что не замечает тянущихся к нему, иначе сердце бы кровью изошло.