Юлия Голубева - Рим. Цена величия

Ливилла задумалась. Вид Эннии, растрепанной и жалкой, с залитым слезами лицом и распухшим носом, внушал ей сострадание.

– Ты кого-то подозреваешь? – спросила она.

– Нет. – И Энния зарыдала еще громче. – Если раньше я была уверена, что это Юния, то теперь я не знаю, что и думать.

– Ну, хоть Клавдиллу ты оправдала. Наконец-то, – произнесла Ливилла с едва заметной усмешкой. – Мой тебе совет, красавица. Бросай лить слезы и мучить себя понапрасну. Тебе не удастся вернуть Макрона, если он только сам того не захочет. Но чтобы не возвращаться к отцу, следует подыскать тебе нового супруга.

Энния удивленно посмотрела на подругу. Вот это утешила!

– Агриппинилла и то не упала духом после того позора, что навлек на нее бывший муж, и не сетовала на беспомощность. Едва родится ее ребенок, как она сразу выйдет замуж.

Энния судорожно глотнула:

– Вот это да! И кто же кандидат в мужья для сестры императора?

– Его имя пока держится в тайне, и все из-за близких родов. Это мне поведала Юния. Она искренне рада за подругу.

– Да уж, они сдружились, – с досадой проговорила Энния. – А помнится, их обоюдная ненависть не знала границ.

– Время расставило все на свои места, – философски заметила Ливилла, – показав, кто друг, а кто враг. Одна Друзилла не признала заслуг Юнии. И в том, что Гай стал наследником власти, и в том, что мы, Германики, до сих пор живы.

– Но я слышала, она переменилась.

– Ха, – усмехнулась Ливилла. – Эта перемена обманывала дольше всех одну меня. Она ненавидит Клавдиллу, как прежде, но Юния для нее сейчас – это путь наверх, к богатству и наслаждениям, а не забвению в Капуе. Что стоило Клавдилле упросить супруга запретить ей вернуться в Рим? Поэтому-то наша сестра, прикусив свой язычок, живет с Юнией в мире и согласии. Понимает, что почет и уважение, выказываемые сестре императора, зависят лишь от милости его супруги и истинной правительницы Рима.

– Но почему же все-таки Юния терпит ее рядом с собой, зная о ненависти, что она к ней питает? – наивно спросила Энния.

Ливилла подметила, что ее рассказ отвлек Невию от собственных бед.

– Просто ей нравится забавляться с ней, как кошке с мышью. Но, боюсь, что рано или поздно… – И Ливилла вдруг умолкла.

– Что? – с волнением произнесла Энния.

– Ничего. Не наше с тобой дело, – отрезала Ливилла и перевела разговор: – Собирайся, подруга.

– Куда? – изумилась Энния.

– Искать тебе мужа, – расхохоталась Ливилла под ее смущенным взглядом. – Сегодня Гай устраивает во дворце пышный обед в честь праздника Цереры. Будет много приглашенных, там мы и выберем подходящую кандидатуру. Ручаюсь, твоя красота сведет с ума любого, на кого ты обратишь благосклонный взгляд.

– Берегись, Макрон! – весело воскликнула Энния и хлопнула в ладоши, призывая служанок.

Зеленая сень кипариса приютила двух молодых людей, расположившихся на мраморной скамье в палатинском саду. Они неторопливо беседовали, просматривая содержание толстых пергаментных свитков. Вокруг летали тонкие паутинки, поблескивая в заходящих лучах теплого сентябрьского солнца. В воздухе витал дивный аромат цветов, роняющих лепестки от легкого ветерка.

Виниций с чувством потянулся и поспешно прикрыл рот рукой, стараясь скрыть зевок. Его собеседник с укором посмотрел на него, и Марк виновато улыбнулся, обезоруженный взглядом его близоруких голубых глаз.

– Ах, Кассий, право, любовная лирика наводит на меня жуткую тоску, – покаялся Виниций, отбрасывая очередной свиток. – Ты влюблен, мой друг, в прекраснейшую женщину Рима, но, поверь мне, я совсем не разделяю твоих чувств. Я верен своей белокурой Ливилле и равнодушно смотрю на прелести других красавиц. Вон та великолепная мраморная Психея нравится мне так же, как и твоя Клавдилла. И Психея, и Юния достойны моего восхищения, но не более того.

– Ах, мой Виниций! – вздохнул Лонгин. – Ты удивляешь меня своим равнодушием и таким неуместным сравнением. Эти свитки я приобрел для подарка моей возлюбленной и хочу, чтобы ты оценил мой безупречный вкус.

– Я оценил его, мой друг. Но, сдается мне, Клавдилла оценит лишь те драгоценные камни, что инкрустируют их.

Лонгин недовольно нахмурил брови:

– Она умна. И с радостью примет лучшее из творений Горация и Овидия, даже не взглянув на богатую отделку.

Виниций примирительно махнул рукой и поспешил отвлечь друга от разговора о предмете его страсти.

– Слышал, здоровье Агенобарба совсем пошатнулось. Кажется, слухи, что он отравлен своей наложницей, не лживы.

– Он умирает, – сказал Кассий, – и умирает в одиночестве. Никто после болезни даже не навестил его.

– А что, у него разве были друзья? – ехидно поинтересовался Виниций. – Мне бы и в голову не пришло нанести ему визит. Он водил дружбу с римским отребьем, а не с достойными людьми. Предложи я тебе навестить его, ты согласился б?

После краткого раздумья Кассий печально покачал головой:

– Увы, я не столь великодушен.

– И я. Кстати, сюда идет Ганимед. Я слышу запах его духов. Они точно облако окутывают его, предвещая появление.

– А, вот вы где. – Из-за кипариса действительно появился красавец Эмилий Лепид. – Хорошие новости, мой Виниций. Мой отец дал согласие твоему брату, когда он в десятый раз попросил руки Эмилии. После того как Силан отослал ее домой, его шансы получить ее руку весьма упрочились, и наконец отец сдался. Но придется немного подождать с помолвкой, Эмилия может оказаться беременной, несмотря на заверения Силана. У меня возникло предположение, что именно моя сестра сочинила и распустила по Риму песенку о старом уродливом Силене.

Молодые люди недоверчиво посмотрели на Ганимеда.

– А чему удивляться? Девочка с детства писала стишки. У нее довольно хорошо получалось высмеивать своих близких. Отец как-то даже выпорол ее за злобные насмешки над нашей тетушкой. Но я ничего не утверждаю…

– Клавдилла в восторге от этой похабной песенки и мурлычет ее день и ночь, – заметил Виниций. – Они каждый вечер исполняют ее втроем с Мнестером и Аппелесом, и не далее как вчера наша прелестная императрица пообещала в награду большой рубин тому, кто сможет достойно продолжить ее. А ты, Кассий, собираешься подарить ей Горация. Лучше придумай несколько новых куплетов.

Кассий покраснел под смех Марка и Лепида.

– Едва ли у меня получится, – с усилием сказал он.

– Значит, рубин мой, – произнес Ганимед, выуживая из синуса безупречной тоги папирусный листок. – А вернее, Эмилии. Только прошу не выдавать ее авторства, друзья. Она не простит, что я проболтался. Вот послушайте, что накропала сегодня утром моя сестричка.

Едва Ганимед произнес первые строки, как лицо Кассия покрылось красными пятнами, а Виниций, наоборот, побледнел.