Джеймс Клавелл - Благородный дом. Роман о Гонконге.

— Господи! — не выдержал Брайан. — Неужели ты не можешь сказать ничего существенного?

— Я судебный патологоанатом, Брайан, а не провидец.

— Можешь сказать, это ухо евразийца или чистокровного китайца?

— Не могу. Судить об этом по данному образцу почти невозможно. Но, вне всякого сомнения, это не англосакс, не индиец и не представитель негроидной расы. — Доктор Мэн снял очки и, близоруко щурясь, уставился на рослого суперинтендента. — Это, по всей видимости, поднимет хорошенькую волну в Доме Чэнь, хейя?

— Да. И в Благородном Доме тоже. — Брайан Квок на мгновение задумался, — Как ты считаешь, можно ли сказать, что этот Вервольф, этот маньяк — китаец?

— Судя по почерку, это может быть человек цивилизованный, да. Впрочем, подобное мог сделать и гуйлао с претензией на то, что он человек цивилизованный. Но если он или она — человек цивилизованный, это совсем не значит, что совершивший злодеяние и написавший письмо — одно и то же лицо.

— Это я знаю. Какие шансы за то, что Джон Чэнь мертв?

— Исходя из телесных повреждений?

— Исходя из того, что этот Вервольф, а скорее, Вервольфы прислали ухо, даже не начав переговоров.

Маленький человечек холодно усмехнулся:

— Ты имеешь в виду «убей одного, чтобы устрашить десять тысяч» старика Сунь-цзы? Не знаю. На таких неопределенностях я предположений не строю. Я оцениваю шансы, только когда дело касается лошадей, Брайан, или фондового рынка. Как насчет Голден Леди Джона Чэня в субботу?

— У неё шансы очень высоки. Это точно. А также у Ноубл Стар «Струанз», Пайлот Фиша Горнта, а ещё больше — у Баттерскотч Лэсс Ричарда Квана. Могу поспорить, она будет фаворитом. Но Голден Леди — настоящий ходок. Ставки на неё начнутся от трех к одному. Она — лошадь резвая, фляер [74] Фляер — лошадь, показывающая хорошую скорость на коротких и средних дистанциях. , и грунт как раз для неё. Если будет сухо. На мокром грунте от неё толку не жди.

— А что-нибудь указывает на дождь?

— Дождь возможен. Говорят, идет шторм. Даже если чуть прибьет пыль, разница будет огромная.

— Значит, пусть лучше до воскресенья дождя не будет, хейя?

— В этом месяце вообще не ожидается дождей, если только нам сильно не повезет.

— Ну что ж, будет дождь так будет, нет так нет, ничего страшного! Скоро зима, и тогда мы хоть на время избавимся от этой проклятой влажности. — Доктор Мэн взглянул на настенные часы. Они показывали 17:35. — Может, по маленькой и по домам?

— Нет, спасибо. У меня ещё дела. Так не хочется, черт возьми, этим заниматься.

— Завтра посмотрим. Может, эксперты подскажут что-нибудь интересное относительно бумаги, или ткани, в которую это было завернуто, или ещё чего. Может, на след наведут отпечатки пальцев, — добавил доктор.

— Трудно сказать. Вся эта операция дурно пахнет. Действительно очень дурно.

Доктор Мэн кивнул, и его голос утратил мягкость.

— Дурно пахнет все, что имеет отношение к Благородному Дому и их марионетке — дому Чэнь. Так ведь?

Брайан Квок переключился на сей яп, один из основных диалектов провинции Гуандун, на котором говорили многие в Гонконге:

— Э, Брат, не хочешь ли ты сказать, что дурно пахнут все капиталистические прихвостни, а главные из них — Благородный Дом и дом Чэнь — полны дерьма? — подтрунивал он.

— А-а, Брат, разве у тебя в мозгу ещё глубоко не отложилось, что ветры перемен дуют во всем мире? И Китай под бессмертным руководством председателя Мао и его идей является...

— Оставь эти агитки при себе, — холодно сказал Брайан Квок, вновь переходя на английский. — Большинство идей Мао взято из произведений Сунь-цзы, Конфуция, Маркса, Лао-цзы и других. Я знаю, что он — поэт [75] Мао Цзэдун — автор нескольких романтических стихотворений в классическом стиле, написанных под влиянием творчества великих танских поэтов Ли Бо (701-762) и Ли Хэ (790-816). , великий поэт, но он захватил Китай, и там сейчас нет свободы. Никакой.

— Свободы? — с вызовом повторил маленький человечек. — Что такое свобода на несколько лет, когда под руководством председателя Мао Китай снова стал Китаем и опять занял то место в мире, которое принадлежит ему по праву. Теперь Китая боятся все паршивые капиталисты! И даже ревизионистская Россия!

— Да, согласен. За это я ему благодарен. Тем не менее, если тебе не нравится здесь, отправляйся назад в Гуандун и потей до посинения в своем коммунистическом раю, и цзю ни ло мо на всех коммунистов — и их попутчиков!

— Тебе нужно съездить туда и посмотреть самому. То, что коммунизм для Китая плохо, чистая пропаганда. Ты что, газет не читаешь? Сейчас уже никто не голодает.

— А что ты скажешь насчет двадцати с лишним миллионов убитых после смены власти? А все это промывание мозгов?

— Опять пропаганда! То, что ты учился в частных школах в Англии и Канаде и говоришь как капиталистическая свинья, ещё не значит, что ты стал одним из них. Не забывай, откуда ты.

— Я не забываю. Я все прекрасно помню.

— Твой отец совершил ошибку, отпустив тебя из дома!

Всем было известно, что Брайан Квок родился в Кантоне, а в шесть лет его отправили учиться в Гонконг. Он так преуспел в учебе, что в тридцать седьмом, когда ему было двенадцать лет, выиграл конкурс и уехал учиться в Англию, в прекрасную частную школу, а потом, в тридцать девятом, когда началась Вторая мировая война, всю школу эвакуировали в Канаду. В сорок втором, в восемнадцать лет, он закончил эту школу первым учеником и старостой класса и поступил на службу в канадскую конную полицию, в одно из подразделений, сотрудники которого, работавшие в штатском, поддерживали порядок в огромном чайнатауне Ванкувера. Он говорил на кантонском, «мандарине», сей яп и служил с отличием. В сорок пятом подал рапорт о переводе в полицию Гонконга. Канадцы разрешение на перевод дали, но крайне неохотно, потому что хотели, чтобы Брайан служил и у них дальше, и он вернулся в Гонконг.

— Работая на них, ты понапрасну растрачиваешь свои таланты, Брайан, — продолжал доктор Мэн. — Ты должен служить массам и работать для партии!

— В сорок третьем эта партия загубила моего отца, мать и почти всю семью!

— Где доказательства? Их нет. Одни слухи. Возможно, это дело рук дьяволов из гоминьдана: в Кантоне тогда царил хаос. Я был там и знаю! Может, это на совести японских свиней или триад — кто знает? Как тут можно быть уверенным?

— Я уверен, клянусь Богом.

— Там что, был хоть один свидетель? Нет! Ты сам мне рассказывал! — Голос Мэна стал хриплым, и он близоруко щурился на Брайана снизу вверх. — Айийя, ты же китаец, так используй свое образование для Китая, для народных масс, а не для хозяина-капиталиста.

— Шёл бы ты!

Доктор Мэн усмехнулся, и очки упали ему на переносицу.