Рассел Уитфилд - Гладиатрикс

— Смотрится гораздо страшнее, чем ощущается, — проговорила она.

— Ну да, конечно, — не дал обмануть себя Телемах. — Если не возражаешь, я начал бы…

— Какие могут быть возражения, — ответила Лисандра, растягиваясь на скамье. — Я привыкла к похабным выкрикам зрителей, охваченных похотью, но ты-то, брат мой, вряд ли вознамерился насладиться зрелищем моей наготы.

— Просто зови меня Телемахом, — проговорил он, со всей осторожностью начиная втирать мазь в ее подставленные плечи.

Он обработал вонючим снадобьем торс и предоставил Лисандре самой позаботиться о сокровенных местах.

— Ну и как оно? — спросил жрец погодя.

— Странное чувство, — прислушавшись к себе, сказала она. — Синяки как будто уже начинают рассасываться. Они меня не так уж и тревожат.

— Отлично. А теперь выпей-ка вот это. — Он протянул ей чашу. — Это не дурман, который того гляди превратит тебя в ходячего мертвеца, а лекарство. Хотя оно тоже должно помочь тебе расслабиться и отдохнуть.

— Спасибо. — Лисандра приняла чашу и стала глотать горькую жидкость. — Гадость редкостная, — сказала она, сделав последний глоток.

— Конечно, не заурядная, если даже спартанская жрица замечает ее вкус, — хохотнул Телемах. — Но если подумать, не таково ли чудо мироустройства? Все, что для нас вредно, почему-то радует вкус, а все полезное — отвратительно.

Она весело ответила:

— Так полагают те, кто живет в развращенных Афинах.

— Вот уж спасибо. — Улыбка Телемаха погасла, но глаза по-прежнему светились пониманием и добротой. — Надевай. — И он вытащил откуда-то длинный хитон. — У него спереди завязки, так что тебе не придется с ним мучиться, как с туникой.

— Ты очень заботлив, — одеваясь, сказала Лисандра.

Телемах пожал плечами.

— Я ведь жрец, нас этому учат… По крайней мере, так делается в Афинах.

— Полагаю, это до некоторой степени оправдывает их существование, — уже сонным голосом проговорила Лисандра, укладываясь.

Телемах еще постоял над своей подопечной, глядя, как она все глубже погружается в сон. Когда ее грудь стала подниматься спокойно, ровно и глубоко, он бережно отвел с лица девушки прядь черных волос и тихо вышел.

У него еще оставалась масса недоделанных дел, к тому же в храме скоро должны были собраться почитатели Афины. С тех пор как он вложил в обустройство святыни полученные от Бальба деньги, обязанностей и хлопот у жреца прибавилось самое меньшее втрое. Прихожан в обновленном и расширенном храме сразу сделалось больше, да и Телемаха среди местной эллинской общины заметно зауважали.

То обстоятельство, что эти деньги он заработал, оказав духовную поддержку Лисандре, поначалу беспокоило совесть жреца. Поразмыслив, однако, он пришел к выводу, что поступил правильно. От его услуги все оказались в выигрыше. Бальб получил отменную гладиатрикс, Лисандра обрела готовность к жизни и борьбе на арене, а богиня узрела, как похорошел и обогатился один из ее земных домов.

В этот раз все обстояло иначе. После того как Лисандру изнасиловали, Бальб буквально бегом бросился к Телемаху, сообразив, что между спартанкой и афинянином успело установиться дружеское доверие. Ланиста не был ни жестоким, ни бессердечным. Он вполне понимал, что последствия чудовищного испытания, которое постигло Лисандру, вполне могли довести ее до гибели. Бальб предлагал Телемаху деньги, но жрец решительно отказался.

Завершив дневные труды, он отправился в свою библиотеку и принялся подбирать тексты, чтобы предложить их Лисандре для переписывания. На самом деле у него не было никакой нужды в подобной работе, но ее следовало придумать. Это потребовало времени. Сказать по правде, большую часть его собрания составляли далеко не самые глубокие труды известных умов, и засаживать за них Лисандру он просто стеснялся.

Телемах так увлекся, откапывая достойные работы, что сам не заметил приближения позднего вечера. Но вот его лампа начала мигать, а это значило, что он рылся в хранилище уже несколько часов. Протерев усталые глаза, жрец оглядел внушительную гору подготовленных свитков. Вполне достойное поле деятельности для спартанки!

Он поднялся, с хрустом разогнул затекшую спину и отправился было к себе, но не дошел. В тишине храма отчетливо раздавался голос Лисандры. Она звала на помощь.

Мысленно обругав себя, Телемах кинулся в ее комнату, надеясь, что иссякающая лампа не погаснет на полпути.

Лисандра билась и корчилась на своем ложе. Судя по всему, ее одолевал жестокий кошмар. Телемах прислушался к крикам и понял, что девушке кажется, будто ее вновь истязают насильники во главе с Нестасеном. Жрец немедля устремился на помощь.

— Лисандра!

Он осторожно потряс ее, стараясь не причинить лишней боли и не испугать, сделав пробуждение слишком внезапным.

Ресницы спартанки взлетели, глаза цвета синего льда в ужасе распахнулись.

— Прочь!.. — закричала она. — Прочь от меня!.

— Лисандра, это я… — начал было жрец, но ответом ему был лишь бессвязный и бессмысленный крик, полный страха и боли.

Телемах понял, что она еще оставалась во власти жуткого сновидения, и присутствие в темной комнате мужчины уж точно не шло делу на пользу. Он сдался, поспешно вышел за дверь. Крики начали постепенно стихать. Жрец вздохнул и сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене. Кажется, ему предстояла долгая и очень неспокойная ночь.

«Как бы то ни было, Лисандру я в одиночестве не оставлю».

Бешеный гнев Сорины худо-бедно улегся лишь через несколько дней.

Все это время перед ней так и плавало лицо ненавистной спартанки, в ушах звучал хриплый от ярости голос, всюду мерещились эти странные, нагло прищуренные, пронзительные глаза. Теперь Сорина со всей очевидностью понимала, что Эйрианвен сказала правду. Морриган наложила печать на всех троих, связав их судьбы единым узлом. Богиня темных судеб, конечно же, замыслила устроить состязание, выжить в котором должна была только одна. Эйрианвен уже пала от руки амазонки. Теперь вот и Лисандра бросила ей вызов.

Сорина думала, что скоро она останется совсем одна, как было в самом начале, и взывала к богам. Она жарко молила их о скорейшем выздоровлении гречанки, чтобы их вражда поскорей разрешилась и перестала тяготить ее душу. Безмерная наглость этой соплячки сама по себе кого угодно могла довести до белого каления, но Лисандра еще и умудрилась швырнуть ей обратно в лицо предложение дружбы, сделанное от чистого сердца. Сорину попросту начинало мутить, стоило ей вспомнить об этом. Знала бы эта дура, эта сучонка, чего стоило предводительнице общины первой произнести слова примирения, на которые та ответила оскорблениями!