Хэммонд Иннес - Проклятая шахта.Разгневанная гора

– Ты не меня ищешь? – спросил я. Девушка остановилась и быстро оглянулась.

– О! – воскликнула она, видя, что я смотрю на нее сверху. – Вы меня напугали. Капитан Менэк попросил, чтобы я отнесла вам еду. – Она протянула мне корзину. – Корзинку я оставлю здесь; кто-нибудь из мужчин может ее захватить, когда вечером будет подниматься наверх. – Она опустила корзину на землю. – Я сразу же и пошла, думала, вам захочется молока к обеду. Ведь галеты такие сухие. А молоко свежее. – Она двинулась в обратный путь, той же дорогой, которой пришла.

– Подожди, не уходи, – попросил я. – Посиди со мной минутку.

– Нет-нет, мне нужно идти.

– Почему?

– У меня… у меня масса дел. – Она нерешительно остановилась.

– Если у тебя столько дел, почему ты не попросила Фраера или Слима принести сюда корзинку?

– Я же сказала, вам к обеду нужен хлеб. – быстро ответила она и стала подниматься по тропинке.

– Кити, – позвал я. – Пожалуйста, не уходи. Я хочу с тобой поговорить.

– Нет, – отозвалась она. – Я думала, что вы будете внизу, в штольне, и не ожидала увидеть вас здесь.

Она быстро шла вверх по тропинке. Я вскочил на ноги.

– Ну. если ты не хочешь подойти и поговорить со мной, я сам к тебе подойду, и мы все-таки поговорим.

– Возвращайтесь назад в шахту, – сказала она. – Вам нельзя находиться на поверхности, где вас могут увидеть.

– Ну пожалуйста, мне так нужно с тобой поговорить, – сказал я, догнав наконец се.

Кити остановилась и повернулась ко мне лицом. Она тяжело дышала, щеки ее пылали,

– Неужели вы не понимаете? Если вас кто-нибудь увидит, то сразу же узнают, ведь невозможно не узнать по такому точному описанию.

– Ах, так тебе это известно, – сказал я.

– Я же грамотная, умею читать, – отозвалась она. – Будьте же благоразумны, возвращайтесь в шахту. К тому же молоко на солнце быстро скиснет.

– Ты знаешь все, что здесь происходит? – спросил я.

– Достаточно, чтобы понять: вам небезопасно стоять на открытом месте.

– Почему, черт возьми, ты не уедешь из Крипплс-Из? – спросил я. – Это не место для такой девушки, как ты. Ты всегда здесь жила?

– Да, всегда, – сказала она, кивнув,

– А в школу ты ходила?

– Нет,

– Как же ты научилась читать?

Она засмеялась, но смех ее быстро замолк.

– Меня учила ваша мать.

– Моя мать? Она кивнула:

– Она была все равно что моя гувернантка. Понимаете, моя мама вела довольно веселую жизнь, у нее, у бедняжки, не оставалось для меня времени. А я была еще маленькая, носила косички. – Кити коротко засмеялась и повернулась, чтобы уйти. – Мне пора, – сказала она.

– Нет, подожди, – остановил я ее. – Я хочу поговорить о моей матери.

– Я это знаю, но мне не хочется об этом говорить. Я схватил ее за руку и повернул к себе:

– Неужели ты не понимаешь? Я не знал своей матери. А теперь вдруг оказываюсь в тех местах, где она жила. Ты была с ней знакома. Она тебя любила. Это же так естественно, что я хочу, чтобы ты мне о ней рассказала. И, кроме того, я хочу узнать, почему ее держали взаперти в этой комнате.

– А я не хочу об этом говорить! – сердито крикнула она, вырывая у меня свою руку. – Отпустите меня, говорю вам. Я ничего вам не скажу.

– Но я хочу узнать, почему она покончила с собой, – сказал я, не отпуская ее. – Я догадываюсь, но хочу знать точно.

У нес широко раскрылись глаза.

– Догадываетесь? – повторила она.

– Конечно. Моя мать ушла от отца с Менэком в тысяча девятьсот двадцатом. А Менэк тогда жил со своей первой женой. Но даже после ее смерти он не женился на моей матери, он женился на твоей. А моя продолжала жить в доме в качестве экономки и твоей гувернантки. Господи! Разве этого не довольно, чтобы сломить любую женщину?

– Дело было не в этом, – медленно проговорила Кити и вдруг вырвала свою руку. – Я иду домой.

Я снова ее догнал. Тут она сама обернулась ко мне, глаза ее сердито сверкали.

– Оставьте меня в покое! – воскликнула она. Голос у нее был резкий, испуганный.

– Не оставлю, пока ты не расскажешь мне все о моей матери! – в свою очередь крикнул я.

– Никогда!

– Тогда я буду здесь стоять, пока нс расскажешь, – со злостью заявил я. – Она тебя любила, она подарила тебе эту брошку. Это была единственная вещь, которая у нес осталась от моего отца. У меня же нет ничего, решительно ничего. А у тебя сохранились все ее вещи, которые по праву должны были бы принадлежать мне, а ты не желаешь поговорить со мной каких-то пять минут.

– Дело совсем нс в этом, – грустно сказала она.

– В чем же тогда?

– Неужели вы не можете понять, что мне не хочется о ней говорить? Неужели не можете оставить меня в покое?

– Нет, не могу, – сердито сказал я.

– Ну пожалуйста, – просила она.

– Ради всего святого! – крикнул я, хватая ее за плечо. – Ну, говори! – Я начал ее трясти. – Почему мою мать заперли в этой комнате?

Ее серые глаза налились слезами.

– Нет! – рыдала она. – Я не могу. Это невозможно!

Я снова ее встряхнул. Она смотрела на меня, из ее широко открытых глаз струились слезы. Она, казалось, не могла заставить себя говорить, но потом едва слышно сказала:

– Неужели вы не понимаете? Это она убила мою мать.

– Я тебе не верю, – сказал я.

– Пожалуйста, позвольте мне теперь уйти, – тихо плакала Кити.

– Нет, – сказал я. – Я этому не верю. Ты говоришь мне неправду. Зачем ей нужно было это делать? Она же тебя любила. Это ясно сказано в ее письме.

– Возможно, – сказала она. В голосе ее прозвучала печаль. – Она была такая милая. Приводила меня сюда на холмы, рассказывала сказки. Говорила, как называются деревья, цветы, птицы. Я очень ее любила. А потом… – Голос ее задрожал, и она замолчала. – Боже мой! Как это было ужасно! – И она разразилась рыданиями.

Я заботливо усадил ее на землю посреди вереска:

– Что было ужасно?

– Ну, теперь можно и рассказать, – спокойно проговорила она. – Она не могла нести ответственности за то, что сделала. Я в этом уверена. Но после этого… После этого я стала ее бояться.

– Ты хочешь сказать, что она была невменяема? Кити кивнула:

– Я не хотела, чтобы вы об этом знали. Но я ведь должна была отдать вам это письмо. Я обещала это сделать, если у меня будет такая возможность. Я должна была вам его отдать, правда?

– Конечно, – сказал я. – Пожалуйста, расскажи мне, что тогда произошло. Я предпочитаю знать все.

Знаю, что тебе это тяжело, но пожалуйста, ты ведь можешь меня понять?

Она кивнула. Но какое-то время сидела молча, ничего не говоря, и смотрела на морс. Я сел на землю подле нее, пытаясь увидеть в обращенном ко мне профиле девочку с косичками, которая гуляла за руку с моей матерью по этим холмам. Она, должно быть, была красивым ребенком. И сейчас она была очень хороша: широкое открытое лицо с высокими скулами, маленький, чуть вздернутый нос. Когда смотришь на такие лица, вспоминаются чеховские пьесы. Может быть, она тоже мечтала о своей Москве, постоянно откладывая поездку, которая так и не состоялась.