Александр Дюма - Асканио

— Что ж, а на моей — госпожа д'Этамп!

— Как бы его величество не разгневался за ослушание.

— Я уже не раз поступал так, сударь, и с успехом.

— Да, знаю, в деле пошлин за проезд через Мантский мост. Но…

— Что «но»?..

— Видите ли, рискуешь немногим и порой даже ничем не рискуешь, идя наперекор слабому и доброму королю, зато всем рискуешь, когда вступаешь в борьбу с таким сильным и страшным человеком, как Бенвенуто Челлини.

— Черт возьми! Виконт, вы сведете меня с ума!

— Напротив, я хочу вас надоумить.

— Довольно, виконт, довольно! Каков негодяй! Клянусь, он мне дорого заплатит за те приятные минуты, которые я провел благодаря вашему дружескому участию!

— Дай-то бог, прево, дай-то бог!

— Довольно, довольно! Вы мне все сказали?

— Да, да, как будто все, — ответил виконт, словно стараясь припомнить, нет ли еще новостей под стать первой.

— Прощайте же! — воскликнул прево.

— Прощайте, бедный друг.

— Прощайте!

— Я все же вас предупредил.

— Прощайте!

— Мне не в чем будет себя упрекнуть — вот что меня утешает!

— Прощайте, прощайте!

— Желаю удачи! Но должен сказать, что мое пожелание вряд ли осуществится.

— Прощайте, прощайте, прощайте!

— Прощайте!

И Мармань с сокрушенным видом, тяжело вздыхая, пожал руку прево, как бы прощаясь с ним навеки, и удалился, воздевая руки к небу.

Прево проводил виконта и сам закрыл за ним входную дверь.

Понятно, что после такой дружеской беседы мессер д'Эстурвиль был вне себя от ярости, желчь в нем так и кипела. Ему хотелось на ком-нибудь сорвать злобу, и вдруг он вспомнил о молодом человеке, который выходил из Большого Нельского замка в тот миг, когда они с графом д'Орбеком туда входили. Неподалеку оказался Рембо. И господин д'Эстурвиль, повелительным жестом подозвав садовника, спросил, что ему известно о незнакомце.

Садовник отвечал, что молодой человек, о котором толкует хозяин, явился от имени короля, пожелал осмотреть Большой Нельский замок; он же, Рембо, побоялся взять на себя такое важное дело и провел пришельца к госпоже Перрине, а домоправительница весьма любезно сама ему все показала.

Прево бегом бросился в Малый Нельский замок, чтобы потребовать объяснения у достойной дуэньи, но, к сожалению, она недавно ушла закупить на неделю провизию.

Дома была одна Коломба. Но прево не допускал и мысли, что она могла видеться с незнакомцем после строжайшего наказа, данного госпоже Перрине на случай появления красивых молодых людей, поэтому дочери он не сказал ни слова.

Дела службы призывали господина д'Эстурвиля в Шатле, и перед уходом, пригрозив Рембо тотчас же прогнать его за ослушание, он приказал никого не впускать ни в Большой, ни в Малый Нельские замки, от чьего бы имени ни являлись посланцы, в особенности же презренного проходимца, который уже осматривал замок.

Поэтому, когда на следующее утро Асканио пришел с драгоценностями по приглашению госпожи Перрины, Рембо открыл лишь слуховое оконце и сказал через решетку, что вход в Нельский замок запрещен для всех, особенно же для него.

Асканио, разумеется, пришел в отчаяние; но нужно сознаться, что он и не подумал обвинить Коломбу за такой нежданный прием: накануне девушка только взглянула на него, уронила только одну фразу, но в ее взгляде было столько робкой любви, а в тоне столько нежности, что со вчерашнего вечера Асканио все казалось, будто в душе его звучит ангельское пение. Юноша догадался, что мессер Робер д'Эстурвиль заметил его и отдал этот строгий приказ, жертвой которого он и стал.

Лишь только Асканио вошел во дворец и дал отчет Бенвенуто о своем походе, вернее, обо всем, что касалось топографии Нельского замка, Челлини, видя, что помещение подходит ему во всех отношениях, тотчас же отправился к королевскому секретарю сеньору де Нёфвилю, чтобы испросить у него дарственную от имени короля.

Сеньор де Нёфвиль попросил его подождать до утра, чтобы удостовериться, соответствуют ли действительности притязания мессера Бенвенуто; и хотя ваятель почел за дерзость, что ему не поверили на слово, но понял законность этой просьбы и подчинился необходимости, однако решил не давать сеньору Нёфвилю никакой отсрочки.

Поэтому на следующее утро Челлини явился к королевскому секретарю в назначенный срок, минута в минуту. Его тотчас же приняли, и он счел это за хорошее предзнаменование.

— Ну как, монсеньер, — спросил Бенвенуто, — правду вам сказал итальянец или же оказался лгуном?

— Истинную правду, любезный друг!

— Отрадно слышать.

— Король приказал мне вручить вам дарственную, составленную по всем правилам.

— Весьма доволен.

— Однако же… — продолжал нерешительным тоном секретарь по делам финансов.

— Ну что еще, говорите!

— Однако же, если вы разрешите мне дать вам добрый совет…

— Добрый совет, черт возьми! Ведь это редкостная штука, господин секретарь! Прошу, прошу…

— Так вот: поищите лучше для своей мастерской другое помещение вместо Большого Нельского замка.

— Вот оно что! — заметил Бенвенуто, усмехаясь. — По-вашему, он мне не подходит.

— Напротив.

— Так в чем же дело?

— Дело в том, что замок принадлежит весьма высокопоставленному лицу, и борьба не пройдет для вас безнаказанно.

— Я слуга благороднейшего короля Франции, — отвечал Челлини, — и никогда не уступлю, ибо буду действовать от его имени!

— Да, но в нашей стране, господин Бенвенуто, каждый вельможа — король в своих владениях, и, пытаясь изгнать прево из здания, которое он занимает, вы ставите под угрозу свою жизнь.

— Ведь рано или поздно, а умирать придется, — наставительно отвечал Челлини.

— Итак, вы решили…

— …покончить с дьяволом, прежде чем дьявол покончит со мной. Положитесь на меня, сеньор секретарь, а господин прево пусть поостережется, как и все те, кто попытается воспротивиться воле короля, особенно же если выполнить ее поручено Бенвенуто Челлини.

После этих слов мессер де Нёфвиль сразу перестал вести душеспасительные разговоры, но сослался на всякого рода формальности, которые якобы нужно было выполнить, прежде чем вручить дарственную. Однако Бенвенуто преспокойно уселся, заявив, что не тронется с места, пока не получит дарственную; а если придется здесь переночевать, то он тут и переночует, ибо заранее предупредил домашних, что, может быть, и не вернется до утра.

Видя все это, мессер де Нёфвиль смирился, и хоть он и опасался осложнений, но вручил Бенвенуто Челлини дарственную, решив предуведомить мессера Робера д'Эстурвиля о том, что вынужден был так поступить — отчасти по воле короля, а отчасти по требованию ювелира.