Ф. Мюльбах - Шестая жена короля Генриха VIII

Только граф Дуглас, Гардинер и Райотчесли оставались еще в комнате.

Гейвуд незаметно пробрался в кабинет короля и спрятался за тяжелой портьерой, скрывавшей дверь между кабинетом и одной из приемных.

— Пойдемте, господа, в мой кабинет, — пригласил король. — Чтобы нам не было скучно, мы займемся делами, которые послужат для блага моего народа. Граф Дуглас, дайте мне вашу руку!

Король, опираясь на плечо Дугласа, медленно пошел к дверям кабинета, а за ними следовали на почтительном расстоянии Гардинер и Райотчесли.

— Так вы говорите, граф, что Генри Говард осмеливается приближаться к моей супруге? — тихо спросил король.

— Я этого не говорю, ваше величество, — ответил Дуглас. — Я только позволил себе заметить, что Говард всегда старается быть там, где бывает ее величество королева.

— Вы думаете, что он встречает поощрение со стороны королевы? — скрежеща зубами от злости, продолжал свои расспросы король.

— Я считаю ее величество благородной и верной супругой, ваше величество! — смиренно заявил Дуглас.

— Если бы вы посмели иначе смотреть на королеву, то я бросил бы к вашим ногам вашу собственную голову! — свирепо крикнул Генрих.

— Моя голова принадлежит вам, ваше величество! — покорно сказал Дуглас. — Вы можете делать с ней все, что вам угодно.

— Не думаете ли вы, что Говард любит мою супругу? — снова спросил король.

— Да, ваше величество, я осмеливаюсь это думать! — сознался Дуглас.

— В таком случае, клянусь Богом, я раздавлю эту змею, как раздавил его сестру! — воскликнул Генрих VIII. — Весь род Говардов — тщеславные, лживые, опасные людишки!

— Говарды никак не могут забыть, что на троне, рядом с вами, ваше величество, сидела королева из их семьи! — сказал Дуглас.

— Ну, им придется об этом забыть, — с злым смехом проговорил Генрих. — Я вырву из их голов эти воспоминания, хотя бы мне для этого пришлось разбить их дурацкие головы. Им мало примера сестры. Они могли убедиться, что я умею наказывать изменников, но если этому тщеславному роду Говардов нужны еще примеры, то дело за этим не станет. Дай мне какое-нибудь средство, Дуглас, какой-нибудь крючочек, который я мог бы прицепить к телу изменника и потащить его на эшафот. Дай мне доказательство преступной любви Генриха Говарда — и я обещаю тебе, что разрешу все то, что ты пожелаешь.

— Я представлю вам доказательство, ваше величество! — ответил Дуглас.

— Когда? — нетерпеливо спросил король.

— Через четыре дня, ваше величество, на большом состязании поэтов, которое вы приказали устроить по случаю дня рождения королевы! — пообещал Дуглас.

— Благодарю тебя, Дуглас, очень благодарю, — почти довольным тоном проговорил Генрих. — Значит, через четыре дня ты освободишь меня от ненавистного рода Говардов.

— А как мне поступить, ваше величество, — притворно робким голосом спросил Дуглас, — если, представляя вам доказательство вины Говарда, мне придется обвинить и другое лицо?

Король, собиравшийся переступить порог своего кабинета, вдруг остановился.

— Вы имеете в виду королеву? — странным, жутким голосом спросил он. — Если она окажется виновной, то и ее придется наказать. Бог вложил в мои руки скипетр, чтобы я правил им на славу Англии и на страх людям. Если королева согрешила, то должна быть наказана. Достаньте мне доказательство вины Говарда и не беспокойтесь, если при этом обнаружится измена королевы. Я не отступлю малодушно пред актом правосудия!…

Граф Дуглас, Гардинер и Райотчесли последовали за королем в его рабочий кабинет.

Наконец-то мог быть нанесен решительный удар и приведен в исполнение так долго готовившийся и обдумывавшийся план трех врагов королевы. Вот почему, следуя за королем, с необычной живостью опередившим их, они еще раз обменялись многозначительными взглядами. Взгляд графа Дугласа говорил: «Час наступил, будьте готовы!» А взоры его друзей отвечали ему: «Мы готовы».

Джон Гейвуд, скрытый портьерой и наблюдавший за всем, не мог побороть в себе некоторый ужас при виде этих четырех мужчин, суровые и мрачные лица которых свидетельствовали о полном отсутствии в их душе всякого проблеска сострадания и милосердия.

— Ваше величество, — сказал Гардинер, когда король медленно опустился на оттоманку, — дозвольте нам прежде всего испросить благословение Господа Бога нашего на эти минуты совещания. Господь, олицетворяющий Собою любовь, а также и гнев, да просветит и благословит нас!…

Король набожно сложил руки, но в его душе нашла место только молитва гнева.

— Помоги мне, о Боже, наказать всех Твоих врагов и истребить повсюду нарушивших Твои законы! — пробормотал он.

— Аминь! — произнес Гардинер, серьезно и торжественно повторив слова короля.

— Пошли нам молниеносные стрелы Твоего гнева, — молился Райотчесли, — чтобы мы могли научить людей признавать Твою власть и Твое могущество!

— А теперь, милорды, скажите мне, как все обстоит в моем государстве и при моем дворе? — воскликнул король, глубоко вздохнув.

— Дурно, — сказал Гардинер. — Неверие по-прежнему подымает свою голову. Оно подобно дракону, у которого тотчас вместо отрубленной головы вырастают две новые. Достойная проклятия секта реформистов и богоотступников увеличивается с каждым днем; наши тюрьмы уже не вмещают их, а когда мы тащим их на костры, они умирают с таким мужеством, с такой радостью, что это создает еще новых прозелитов, новых еретиков.

— Да, дело обстоит плохо, — сказал лорд-канцлер Райотчести. — Напрасно мы обещали милость и прощение тем, кто вернется к нам с сокрушением и раскаянием; они смеются над нашей милостью и предпочитают мученическую смерть королевскому прощению. К чему нам послужило сожжение Миля Ковор-даля, дерзнувшего перевести Библию? Его смерть, подобно набату колокола, только пробудила других фанатиков; и теперь эти книги — мы даже не можем понять и сообразить, откуда они появляются, — наводнили всю страну, дав нам в настоящее время более четырех переводов Библии; народ читает их с жадностью, и ядовитое семя познания и вольнодумия с каждым днем дает все более сильные и вредные ростки.

— Ну, а что скажете вы, граф Дуглас? — спросил король, когда лорд-канцлер замолчал. — Эти благородные лорды рассказали мне о том, что делается в моем государстве, теперь расскажите мне, что делается при моем дворе?

— Ваше величество! — ответил граф Дуглас медленно и торжественно, словно он хотел, чтобы каждое его слово вонзилось в грудь короля, как ядовитая стрела. — Народ только следует примеру, который подает ему двор. Как вы можете требовать веры от народа, если сам двор смеется над этой верой, если неверующие находят пособников и защитников при дворе?