Ф. Мюльбах - Шестая жена короля Генриха VIII

Елизавета спрятала бумагу у себя на груди и легкими шагами вышла из комнаты.

С раскрасневшимся лицом и горящими глазами она вошла к королеве и в страстном порыве кинулась в ее объятия.

— Екатерина, моя королева и мать! — сказала она. — Мы поклялись защищать друг друга в опасности! Судьба милостива ко мне и дала мне сегодня случай исполнить мою клятву. Возьмите эту бумагу и прочтите ее! Это — приказ о вашем аресте, собственноручно написанный королем. Когда прочтете, обсудим, что предпринять, чтобы предотвратить грозящую опасность.

— Приказ об аресте? — содрогнулась королева. — Это — то же, что смертный приговор! Кто раз перешагнул порог ужасной тюрьмы, тот навсегда будет погребен в ней, будь то даже королева! О Боже, ужасно умереть, когда ты так молода и кровь горит в жилах!… Принцесса, вы понимаете, умереть, когда в будущем еще столько надежд, столько заманчивых желаний?! Спуститься в мрачную тюрьму, а потом в могилу в то время, когда жизнь манит тебя на тысячу ладов и в сердце едва лишь пробудилась весна?

Слезы неудержимо полились из глаз королевы, и она закрыла лицо дрожащими руками.

— Не плачьте! — прошептала Елизавета, которая сама дрожала и была бледна, как смерть. — Не плачьте! Лучше обдумайте, что предпринять. Опасность растет с каждой минутой и приближает к несчастью!

— Вы правы, — сказала Екатерина, поднимая голову и осушая слезы, — теперь не время предаваться слезам и печалям. Смерть подкрадывается ко мне, но я не хочу умирать и, пока я еще живу, буду бороться с нею до последнего вздоха! Бог — мой заступник; Он поможет мне победить опасность, как помогал мне уж не раз!

— Но что вы предпримете? Вам не известно обвинение! Вы не знаете, ни кто вас обвиняет, ни в чем вас считают виновной!

— Я догадываюсь! — произнесла королева в раздумье. — Когда я представлю себе гневное лицо короля и ехидную улыбку этого коварного священнослужителя, мне становится ясно, в чем могут обвинять меня! Меня хотят признать еретичкой и осудить на смерть. Но потерпите, ваше высокопреосвященство! Я еще жива, и мы посмотрим, кто из нас победит!

Гордой поступью и с пылающим лицом она направилась к дверям, но Елизавета удержала ее.

— Куда вы идете? — с изумлением спросила она.

— Иду к королю! — сказала Екатерина с гордой улыбкой. — Он выслушал архиепископа, теперь пусть выслушает и меня. Настроение короля непостоянно и легко изменчиво. Мы увидим, чья хитрость сильнее: хитрость священника или хитрость женщины. Елизавета, помолитесь за меня! Я иду к королю и или вернусь свободной и счастливой, или не вернусь совсем!

Она горячо поцеловала принцессу и поспешно вышла.

Давно уже король Генрих не чувствовал себя так хорошо, как в этот день; давно уже не спалось ему так хорошо, как именно в этот день, когда он подписал приказ об аресте королевы. Но об этом он не думал; крепкий сон как будто изгладил из его памяти все происшедшее. Было какое-то мимолетное событие, как бы вскользь промелькнувший анекдот, — не более. Король хорошо поспал, а все остальное не имело никакого значения. Он потягивался на своем ложе и с восторгом думал о том, как хорошо было бы всегда так сладко спать, не видеть снов и не испытывать страха, не дающего возможности уснуть. Он чувствовал себя необыкновенно бодрым, хорошо настроенным; если бы в этот момент его попросил кто-нибудь о милости, он наверное не отказал бы. Но он был совершенно один, и благородный порыв его души, казалось, должен был остаться неудовлетворенным.

Однако что это? За пологом как будто что-то зашевелилось и послышалось чье-то дыхание.

Король откинул занавеску, и его лицо озарилось ласковой улыбкой: близ его ложа сидела королева. Бе глаза сияли, щеки горели, она плутовато улыбалась ему.

— Ах, Кэт, это ты? — воскликнул Генрих. — Теперь я понимаю, отчего мне удалось заснуть таким глубоким, подкрепляющим сном! Ты была подле меня и, как мой добрый ангел-хранитель, отгоняла страдания и злые сны!

Сказав это, он протянул к ней руку и стал нежно гладить ее бархатистую нежную щечку. Он совершенно не думал о том, что эта очаровательная головка почти приговорена им к эшафоту и что через несколько часов эти сияющие глазки уже не будут видеть свет Божий, находясь в мрачном заточении.

Но Екатерина помнила об этом, и ласка короля показалась ей прикосновением смерти, завладевающей ее существом. Однако она подавила в себе это чувство ужаса и нашла достаточно мужества, чтобы казаться веселой и беспечной.

— Мой супруг, вы называете меня ангелом-хранителем, — сказала она улыбаясь, — однако я — не более, как маленький гномик, который вертится подле вас, забавляя иногда своими проделками.

— Ты — мой славный, маленький гномик, Кэт, — воскликнул Генрих, с истинным удовольствием продолжая разглядывать свеженькое личико своей супруги.

— В качестве вашего гномика я и сегодня не дам вам покоя, — сказала она, пробуя шутя приподнять его с ложа. — Вы знаете, мой супруг, зачем я пришла? К моему окну прилетел мотылек и стал стучаться в него. Подумайте, мотылек зимою! Это значит, что на этот раз зима превратилась в весну и там, в небесной канцелярии, перепутали январь с мартом. Мотылек позвал нас, и солнышко светит в окно и манит нас в сад, где оно высушило дорожки и выгнало травку на площадках. Ваше кресло уже наготове, мой супруг и повелитель, а ваш гномик, как видите, облекся в шубу и вооружился против зимнего холода, которого нет на самом деле!

— Ну, так помоги мне, мой прелестный гномик, я встану и последую приказам мотылька и моей очаровательной супруги! — воскликнул король и, обняв Екатерину за шею, стал медленно подниматься со своего ложа.

Она суетилась вокруг него, нежно положила руки на его плечо, поддержала его, поправляла золотую цепь на его груди, приводила в порядок кружевной воротничок на его шее.

— Быть может, вы прикажете позвать сюда слуг или обер-церемониймейстера, который без сомнения находится в приемной и ждет ваших приказаний, или архиепископа Гардинера, который смотрел на меня с таким угрюмым лицом? Но что это? Ваше лицо омрачилось? Неужели ваш гномик опять сказал что-нибудь такое, что расстроило вас?

— Нет, нисколько! — мрачно проговорил король, избегая смотреть в лицо жены, чтобы не встретить ее ласкового взгляда.

Дурные мысли снова проснулись в нем, и он вспомнил свой приказ об аресте, данный Гардинеру. Да, он вспомнил об этом и стал раскаиваться.

Молодая королева была мила и прекрасна, она хорошо умела развеять его дурное расположение духа, его озабоченность. Она была для него приятным развлечением и прекрасным средством разгонять тоску. И не ради нее самой раскаивался Генрих в своем поступке, но ради себя.