Оливер Боуден - Assassin’s Creed: Renaissance

— А как на счет обычных достойных людей? Они ведут себя так, словно у них нет выбора?

Макиавелли грустно улыбнулся.

— Ты и сам знаешь ответ на этот вопрос, Эцио. Мало кто осмелится выступить против статус-кво. Так что мы должны помочь им узнать правду.

За разговором два ассасина добрались до городских ворот. Вооруженные солдаты, как и вся охрана, служили интересам государства, не заботясь о моральных принципах. Они пристально изучили документы ассасинов и пустили их внутрь. Перед этим в глаза Эцио бросилась другая группа солдат, которые стаскивали в одну кучу трупы солдат из другой армии, на мундирах которых был нашит крест Борджиа. Он указал на них Никколо.

— Да, — кивнул Макиавелли. — Как я и сказал, наш друг Родриго — я никогда не назову этого ублюдка Александром, — продолжает попытки. Он отправляет во Флоренцию солдат, а Флоренция посылает их обратно, обычно по частям.

— Так он знает, что Яблоко здесь?

— Конечно, знает! И я должен признать, что это весьма прискорбно.

— А где Савонарола?

— Правит городом из Монастыря Сан-Марко. И почти никогда его не покидает. Слава Богу, брат Анджелико не дожил до того дня, как в монастырь перебрался брат Савонарола!

Они спешились, отвели лошадей в конюшню, и Макиавелли отвел Эцио в съемную комнату. Макиавелли объяснил, что старый дом удовольствий Паолы был закрыт, как и все остальные. Секс, азартные игры, танцы, зрелища стояли в списке недозволенных вещей Савонаролы в самом верху. С другой стороны, праведные убийства и угнетения только приветствовались.

Как только Эцио разместился, Макиавелли вместе с ним прошел к огромному религиозному комплексу Сан-Марко. Эцио оценивающе рассмотрел здания.

— Открытое нападение на Савонаролу слишком рискованно, — решил он. — Особенно, учитывая, что в его распоряжении Яблоко.

— Согласен, — кивнул Макиавелли. — Но разве есть иной вариант?

— Если не считать правителей города, которые преследуют собственные корыстные цели, ты убежден, что у остальных все еще своя голова на плечах?

— Как оптимист, я бы надеялся на это, — ответил Макиавелли.

— Я считаю, что они следуют за Монахом не по собственной воле, а из страха или по принуждению.

— Никто кроме Доминиканца или политиков это не оспорит.

— Тогда предлагаю использовать это в наших интересах. Если мы заставим замолчать его подручных и воодушевим недовольных, Савонарола отвлечется, и мы получим шанс нанести удар.

Макиавелли улыбнулся.

— Умно. Должно быть прилагательное, описывающее таких людей как ты… Я поговорю с Ла`Вольпе и Паолой. Они все еще в городе, хоть и вынуждены были уйти в подполье. Они помогут организовать бунт, когда ты освободишь районы.

— Значит решено.

Макиавелли заметил, что Эцио встревожен. Он привел его в спокойную обитель с небольшой церковью неподалеку и усадил на скамью.

— Что тебя печалит, друг мой? — спросил он.

— Две вещи, но они очень личные.

— Расскажи.

— Мой старый семейный дворец — что с ним? Вряд ли я осмелюсь пойти и взглянуть на него.

Тень упала на лицо Макиавелли.

— Дорогой Эцио, постарайся быть сильным. Твой дворец по-прежнему стоит, но Лоренцо защищал его только пока продолжались его власть и жизнь. Пьеро пытался следовать примеру своего отца, но после его изгнания французами, дворец Аудиторе был конфискован и использован в качестве казарм для швейцарских наемников Карла. После того, как французы ушли на юг, Савонарола вытащил из дворца все, что можно, и приказал заколотить. Мужайся. Однажды ты сможешь его восстановить.

— А Аннетта?

— Слава Богу, сбежала, и теперь находится в Монтериджони вместе с твоей матерью.

— Ну, по крайней мере, хоть что-то хорошее…

После недолгого молчания Макиавелли спросил.

— А что второе?

— Кристина… — прошептал Эцио.

— Ты заставляешь меня рассказывать тебе о жестоких вещах, друг мой. — Макиавелли нахмурился. — Но ты должен знать правду, — он помолчал. — Друг мой, она мертва. Как и многих из их друзей, Манфредо не сбежал от двойной чумы Савонаролы и французов. Он был уверен, что Пьеро организует контратаку и отобьет город. Вскоре после того, как Монах пришел к власти, наступила ужасная ночь. Дома тех, кто отказался добровольно возложить свои вещи на костры тщеславия, которые организовал Монах, дабы сжечь и уничтожить все роскошное и мирское, были разграблены и преданы огню.

Эцио слушал, заставляя себя сохранять спокойствие, в то время как сердце его разрывалось.

— Фанатики Савонаролы, — продолжал Макиавелли, — ворвались во дворец д`Арценты. Манфредо пытался защищаться, но их оказалось слишком много для него и его людей. Кристина не оставила его. — Макиавелли надолго замолчал, борясь со слезами. — Находясь в состоянии безумного помешательства, эти религиозные маньяки убили и ее.

Эцио неотрывно смотрел на белую стену перед ним. Каждая ее деталь, каждая трещинка, даже муравьи, ползущие по стене, были отчетливо видны.

Когда напрасны все наши надежды,

А всем надежным планам вдруг конец придет,

Когда царят вокруг одни невежды,

Хозяйка наша, Смерть, свой голос подает.

Один всю в развлеченьях жизнь прожил,

Другой клянется посвятить себя искусству,

Иной на мир лишь ненависть скопил,

Четвертый же свои скрывает чувства.

Пустые мысли, глупая тщета

Над всеми нами вновь преобладают,

Пока в Вселенной правит суета,

Песком сквозь пальцы время протекает.

Непостоянны в мире мысли, нравы, моды,

Лишь Смерти власть бессменна над природой.

Эцио позволил книге сонетов Лоренцо выпасть у него из рук. Смерть Кристины укрепила его в решении довершить дело. Его город уже достаточно настрадался под властью Савонаролы, слишком многие из его сограждан попали под влияние Монаха. Те же, кто был не согласен, были вынуждены либо уйти в подполье, либо бежать. Пришла пора действовать.

— Многие, кто мог помочь нам, сбежали, — объяснил ему Макиавелли. — Но даже злейшие враги Савонаролы за пределами города-государства, — я говорю о Герцоге Милана и о нашем старом друге Родриго, папе Александре VI, — не сумели вытеснить его из города.

— А эти костры?

— Самая безумная задумка из всех. Савонарола и его ближайшие помощники организовали группы последователей. Они ходят от двери к двери, требуя сдать все, что они считают сомнительным, включая косметику и зеркала, не говоря уже о картинах и книгах. Это все считается аморальным. А еще все виды игр, включая шахматы, и, ради Бога, даже музыкальные инструменты. Монах и его последователи полагают, что люди после этого будут больше уделять времени религии. Они свозят все вещи на площадь Синьории, собирают огромные костры и сжигают. — Макиавелли покачал головой. — За это дни Флоренция утратила много ценного и красивого.