Айрис Дюбуа - Сломанный клинок

Аэлис быстро прикрыла ему рот ладошкой:

— Глупый, разве я не ждала этого дня? Как же я могу его забыть? Особенно теперь, когда мы с тобой испили из одного кубка?

— Да, но… — Он мягко отвел ее руку и снял с шеи шнурок. — Видишь, это самая дорогая для меня вещь — венчальное кольцо моей матери, и если ты не откажешься его взять…

— Как ты мог подумать! Только тогда уж сам и надень мне на палец.

— Ты… хочешь носить его на руке? Но если спросят…

— Кто?! Кому какое дело, что я ношу!

Робер разорвал шнур и надел на нетерпеливо оттопыренный пальчик Аэлис тоненькое, почти совсем стертое оловянное колечко.

— Прекрасно! — воскликнула она, любуясь подарком. — Спасибо тебе, друг Робер, но тогда ты должен еще и поклясться.

— В чем, Аэлис?

— Поклянись вечным спасением, что если когда-нибудь жизнь нас разлучит, то, как бы далеко ты ни был, если я пришлю к тебе человека с этим кольцом, ты бросишь все и поспешишь немедля ко мне, потому что это будет знак, что мне нужна твоя помощь. Клянешься?

Робер помолчал и опустился на одно колено.

— Дай руки, — шепнул он.

Аэлис, побледнев и прикусив губу, протянула к нему руки, и Робер вложил в них свои, прижатые ладонью к ладони.

— Спасением души клянусь, что, когда ты пришлешь это кольцо, ни стены, ни рвы и ни оковы, ни камень и ни железо не помешают мне прийти на твой зов, Аэлис, моя подруга, даже если я буду знать, что рядом с тобой меня ждет смерть…

— Ты знаешь, как называется то, что ты сейчас сделал? — спросила Аэлис дрогнувшим голосом.

— Да, это омаж, — ответил он. — Симон объяснял мне. — Так вассал приносит клятву своему сюзерену.

— Но, Робер…

— Я знаю, у меня нет золотых шпор. Но я люблю тебя и буду любить крепко и вечно, пока бьется сердце.

— Пойдем, Робер, уже поздно, — едва выговорила Аэлис.

Проводив ее до хижины Ле Боссю, он медленно возвращался домой, весь захваченный своими мыслями; шел, ничего не замечая вокруг, рассеянно отвечая на приветствия односельчан. Отец Морель, поджидавший у растворенной двери, окликнул его, и он вздрогнул, словно его разбудили.

Они прошли по темным скрипучим сеням в комнату, сумрачную от маленьких окошек, в которые глядело вечереющее летнее небо. По стенам сушились лекарственные травы, пропитавшие своим горьковатым запахом всю утварь в доме, а в сенях, посаженная в корзину, возилась наседка с цыплятами.

Наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку, Робер на секунду задержался на пороге, окинув взглядом эту бедную и такую родную обстановку. Скоро всего этого уже не будет.

Отец Морель внимательно смотрел на него, спрятав руки в рукава сутаны.

— Я вижу, ты уже не здесь, — заметил он немного погодя. — Не знаю, можно ли радоваться такой перемене твоей судьбы.

— Но… — Робер глянул на него удивленно. — Почему?

— Как бы это получше растолковать… Ворота замка открывают для тебя путь, полный соблазнов. Робер, ты честолюбив и можешь достичь многого; боюсь только, чтобы ты не ошибся в выборе своего пути. Понимаю, тебя больше тянет к ратным подвигам, нежели к наукам… но подумай, может, это просто увлечение юности?

— Я уже думал, — тихо, но твердо сказал Робер.

— Все же подумай еще. Конечно, после долгих и тяжелых лет службы ты сможешь, если повезет, получить ленное владение. Но все равно останешься аррьер-вассалом…

— Ну и что, — возразил Робер. — Самые могущественные дома королевства когда-то начинали с этого.

— Да, но каким путем? История каждого такого рода написана кровью. Бог тебя сохрани от такого, сын мой… Впрочем, тебе это не грозит, и, хотя ты не из тех, кто захочет оставаться в тени, остаться в ней тебе придется, потому что тебя всегда будут затмевать более знатные. Есть, однако, еще один путь…

— Церковь? — Робер пожал плечами.

— А почему нет? Ты уже кое-чему научен, знания даются тебе легко. С помощью нашего доброго Бертье мог бы записаться в Париже на богословский факультет, а тогда… Вот тут, сынок, никакого значения не имело бы твое происхождение. Конечно, большинство князей Церкви принадлежит к знати, но ведь не все! Папа Иоанн, — отец Морель понизил голос, словно сообщая тайну, — бывший кардинал Досса, родился в семье кагорского ремесленника, а пана Адриан был сыном нищего английского попа. Но я не соблазняю тебя папской тиарой, а вот стать епископом ты бы мог.

Робер, словно просыпаясь, удивленно посмотрел на старого кюре:

— Епископом! Да мне не по душе стать простым клириком. Я хочу проложить себе дорогу мечом, вы же знаете…

Отец Морель вздохнул:

— Что ж, у каждого своя судьба.

Шум в сенях заставил обоих обернуться. В комнату ввалился Симон де Берн, сердито потирая лысину, за ним неслышно скользнула Аэлис, украдкой послав Роберу нежный взгляд.

— Клянусь веригами святого Петра! Я снова чуть не расшибся об эту проклятую притолоку! Мое почтение, отец! Здорово, сынок.

Высокий, плотный, в потертой кожаной безрукавке, Симон сразу заполнил собой тесную горницу. Обычно хмурое, лицо его сияло.

— Ну, что скажете, отец мой? Видите, недаром я обучал мальца бою на любом оружии. Теперь он за себя постоит!

— Что ж, — кюре улыбнулся, — умение постоять за себя — весьма полезно и необходимо в жизни. Хотя я предпочел бы видеть Робера на ином, духовном поприще…

Аэлис прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться, а Симон де Берн изумленно уставился на священника:

— Вот уж безумная мысль, не в обиду вам будь сказано! Да разве на такого парня натянешь поповскую сутану? Не обижайтесь только, вы — дело другое: вы человек святой!

Отец Морель отмахнулся:

— Не суесловь, Симон. А за него не волнуйся. Робер уже принял решение, и мне его не переубедить.

— Правильное решение, парень! Придется мне пожертвовать на свечи мессиру святому Михаилу.

— Пожертвуй лучше на бедных, — посоветовал отец Морель.

— Так ведь я вроде уже пообещал. — Симон неопределенно хмыкнул, с сомнением глядя на священника. — Небось обидится?

— Ах, Симон, Симон. — Отец Морель посмотрел на него с укоризной. — Вспомни, в Писании сказано: «Если накормите голодного, Меня накормите» — так учил Господь. Также и святому Михаилу приятнее будет получить твое доброе деяние, нежели лишний фунт воску!

— Ну, если вы так считаете… — Симон де Берн смущенно поскреб лысину. — Вам, конечно, виднее. Ладно, деньги на бедных я привезу, только тогда уж вы сами объясните ему, как это получилось, — вы к ним поближе… и как-нибудь покуртуазнее, чтобы не обиделся!

— Не бойся, святой поймет тебя, — улыбнулся отец Морель.

— Хороший сегодня день, сынок! — Симон хлопнул Робера по плечу. — Ну-ка, тащи вина, тут грех не выпить!

Робер принес кувшин, и Симон, не дожидаясь, пока подадут кубок, стал пить прямо через край.