Айрис Дюбуа - Сломанный клинок

Аэлис украдкой вздохнула, подумав, каким диким язычником должен казаться итальянцам ее дядя. Мессир Гийом улыбнулся:

— Чем они перед тобой провинились, брат? Раньше ты вроде бы даже не помнил об их существовании.

— Черт возьми, чем провинились! Да они сыграли со мной такую шутку, что худшему врагу не придумать! — заорал Тибо. — Вы только послушайте, мессиры: подстерегли мы английский обоз, и не просто обоз, а королевский — представляете? Поживы там оказалось столько, что всем хватило, и каждый из нас прихватил для выкупа по пленнику. Мне достался какой-то тощий оруженосец. Я, как чувствовал, хотел уже прикончить его, а потом решил: оруженосец как-никак королевский, может, не поскупятся на выкуп. Так вы знаете, что я за этого недоноска выручил? Шестнадцать ливров! Да, да… не смейтесь, мессиры! Шестнадцать ливров. И знаете почему? — Тибо обвел всех торжествующим взглядом, будто собирался сообщить нечто ошеломляющее. — Это оказался поэт, мессиры, гнусный пачкун! Я даже имя его запомнил, так мне стало обидно, — Жоффруа Шосэр, [54] Здесь автором допущен анахронизм. Описанный факт из биографии великого английского поэта Джеффри Чосера имел место позже — в 1359 г. вот как его звали! Шестнадцать ливров, чтоб мне гореть в аду! А Готье де Буафор в том же деле поживился двумя конями, которых потом продал за полтораста! Все засмеялись, а мессир Гийом спросил:

— Откуда ты узнал, что этот Жоффруа был поэт?

— Ха, это отродье узнать легко: мерзавец таскал с собой целый мешок, набитый свитками и разной подобной дрянью. Зато и отвел я себе душу! Устроил костер и заставил ублюдка смотреть, как горят его любезные стишки! Уж как он убивался!

— Ах, мессир! — не выдержал Филипп. — Как знать, быть может, вы уничтожили немало великих произведений.

— А ты заткнись! — рявкнул Тибо. — От этих «великих произведений» и идет чума! Думаете, кто затевает всякие смуты? Вот, эти самые голодранцы — таскаются по всему свету, сочиняют разную гнусность, а за ними и чернь начинает блеять о своих «правах». Да наши чертовы жаки потому и…

— Послушай, братец, — перебил его Гийом, с деланой веселой улыбкой поднимая свой бокал, — что это ты сегодня только о жаках и говоришь? Хватит о них, право, не такая уж веселая тема.

Тибо, уставившись на брата, зловеще усмехнулся.

— В таких делах ты всегда был глуп, Гийом! — объявил он. — Помяните мое слово — если вы и впредь будете оставаться бабами, то скоро вас тут повеселят! Жаки себя еще покажут… и не только жаки! Все эти буржуа, которым позволено корчить из себя знатных особ, тоже при случае хорошенько вам поддадут. Может, хоть тогда поймете, с кем водить дружбу!

При этом недвусмысленном намеке мессир Тибо, до сих пор демонстративно не замечавший флорентийца, открыто посмотрел на него и вызывающе ухмыльнулся. Их взгляды — один яростный, другой иронический — встретились, и сир Гийом понял, что еще секунда — и с таким трудом сохраняемый мир будет нарушен самым непристойным образом.

— Хорошо-хорошо, — торопливо заговорил он, едва скрывая раздражение, — но я просил рассказать, что нового при дворе и каковы успехи дорогого племянника. Надеюсь, его положению ничего не угрожает?

Мессир Гийом сделал ударение на последней фразе и выразительно посмотрел на Тибо, а Филипп поспешил разрядить обстановку нарочито нелепым в его устах вопросом.

— Правду ли говорят, благородный мессир, будто новая любовница Черного принца сложена дурно и несоразмерно? — смущенно спросил он, с робким любопытством поглядывая на свирепого барона.

Этот вопрос, заданный тихим немолодым нотарием, вызвал за столом веселое оживление, а мессир Тибо шумно развеселился:

— Ах ты, сморчок! Ха-ха, вы слышите, что интересует старого греховодника? Вот тебе и тихоня Филипп…

Капеллан укоризненно посмотрел на Филиппа:

— Не ожидал от вас, сын мой, такого неподобающего в вашем возрасте любопытства, да еще в присутствии юной девицы.

— При ней-то? — перебил Тибо, покосившись на Аэлис и бесцеремонно ткнув ее локтем. — Эта плутовка, преподобный отец, разбирается в подобных вопросах не хуже нас с вами! А вот чего я не стал бы произносить в ее присутствии, так это — ха-ха-ха! — слово «девица», потому что — клянусь пупом Господним! — от одного этого слова моей племяннице делается тошно, так ей опротивело собственное девичество! Что скажешь, малышка? Небось уже не одного оруженосца довела до горячки своими прелестями? Он подмигнул и одобрительно оглядел зардевшуюся Аэлис. — Замуж, замуж пора, а то ведь сама свихнешься! Я бы такую кобылку давно к делу пристроил, не то что мой растяпа-братец! Или, может, женишок уже нашелся, а, Гийом? — спросил он, покосившись на флорентийца. — Так ты не таись! Кто он? Наверняка из самых блестящих вельмож Франции… Уж не королевского ли дома? Не зря ведь ты крутишься при двух дворах сразу!

Глаза Франческо на этот раз угрожающе сузились, а мессир Гийом побагровел так, что впору было бежать за цирюльником — отворять кровь. Довольный произведенным эффектом, Тибо разразился хохотом, Аэлис, насторожившись, переводила взгляд с одного на другого, а перепуганный Филипп судорожно прикидывал в уме, чем отвлечь одержимого барона.

— Досточтимый мессир, простите, что осмеливаюсь вас перебить! — воскликнул он, делая вид, будто вспомнил что-то важное.

— Вы сказали о вельможах, и я вспомнил, что недавно в Париже встретил одного весьма знатного сеньора, который утверждал, будто братья де Вандом поносят ваше доброе имя, рассказывая всем и каждому, что не так давно, сразившись с вами в честном поединке, обратили вас в бегство…

— Ах ты, мокрица! — рявкнул Тибо, обрушив свой громадный кулак на стол. — И ты спокойно слушал, мерзавец, как при тебе бесчестят имя Пикиньи?!

— Что вы, как можно! — Филипп протестующе поднял руку. — Я так и заявил тому сеньору, что только черная зависть к вашим доблестям заставляет этих низких де Вандомов сочинять столь чудовищную клевету!

— Ах, мерзавцы, ах, псы! — ярился Тибо, поводя вокруг налитыми кровью глазами. — Ну, я им покажу, как пакостить клеветой доброе рыцарское имя!

Гийом, сразу разгадавший хитрость своего нотария, едва удерживался от смеха:

— Не обращай внимания, братец. Они перессорились со всей округой и теперь просто не знают, на ком выместить злобу! Никто не поверит их словам…

Однако Тибо, стоило ему завестись, не так легко поддавался уговорам.

— Ну нет, этого я так не оставлю!! — ревел он. — Завтра же поеду разыскивать мерзавцев! Они, я слыхал, осаждают сейчас замок Луаньи? Так я им покажу осаду!! Я им подпалю зады, они у меня надолго запомнят, как порочить мою честь!

Между тем еще один человек, не участвуя в разговоре, пристально следил за всем происходящим на верхнем конце стола. Робер, прислушивающийся к каждому слову, очень скоро почувствовал скрытую напряженность между флорентийцем и сиром Гийомом, которой не замечал раньше, и это вызвало в нем смутное беспокойство. Когда же Тибо, заговорив о возможных женихах Аэлис, бросил выразительный взгляд на банкира, Робер похолодел от догадки. Конечно, это могло быть случайным совпадением, ведь мессир Тибо явно взбешен присутствием буржуа. Но в этом случае его слова не произвели бы такого впечатления на присутствующих. Достаточно было посмотреть на лица Пикиньи, флорентийца и Бертье, чтобы понять, насколько их задел этот намек.