Эдуард Кондратов - Операция «Степь»

Страсти-мордасти, которые живописало Мишке воображение, расстроенное нелюбовью к «чугунке», оказались преувеличением. Конечно, начало посадки могло обескуражить кого угодно. Вагоны штурмовали, как крепости. Те, кто с билетами, лезли в вагоны, чтобы успеть занять хорошее место. А безбилетные карабкались на вагонные крыши, на тормозные рычаги, на сам паровоз. Они не боялись ни горячего котла, ни шипящих выбивов пара, ни охранников, ни черта лысого… Чуть погодя их сгоняли, а «зайцы» снова наползали, только отойди на шаг служивый, только отвернись.

У Мишки же все складывалось благополучней некуда. Товарищ из транспортного отдела ЧК посадил его в вагон безо всяких-яких — это раз. Верхняя полка, лучше не надо: лежи себе и подремывай. Это два. Вещей, кроме тощего «сидора», у него нет. Это три. В мешке были двухнедельный сухой паек, газеты, чистая рубаха, фляжка, мешочек с патронами, запасные портянки и аккуратно замотанный, в них наган. Держать оружие в кармане Мишка опасался: уснешь, а «машинка» выскользнет. В «сидоре» надежней — он под головой, удобно.

Первые часы дороги он смотрел себе в окошко и старался не слушать, о чем там внизу препираются, устраиваясь, мешочники. Сосед по верхней полке — иссохший, небритый, желтый, чисто старая крапива, сразу уснул. Спал он почти до Пензы и с Ягуниным не перекинулся и словечком.

Смотреть в окно в конце концов стало скучновато. Вагон был второй от головы, и вой паровоза оглушал. Черные облака проносились мимо Мишкиных глаз, то закрывая, то открывая одинаковые телеграфные столбы, одинаково пустоглазые деревеньки, белые бесконечные равнины с пологими буграми. Одно и было развлечение: успевать прочесть названия полустанков.

Пока светло, Мишка решил почитать газеты. Развязал мешок, оттянул завязку, стягивающую пачку «Коммун», вытащил несколько номеров.

Да, интересные дела происходят в мире… Ту же политику взять: не хотят нас пускать на конференцию, гады! Так, японцы мудрят… Статья Антонова-Овсеенко о голоде и солидарности мирового пролетариата. Судят нэпманов. Ага, за что же? Недоплата рабочим… Славно, теперь почешутся…

Начитавшись, Мишка принялся размышлять. Вот, к примеру, статейка «Кинематограф заговорил». Неужели не врут? Пишут, правда, что пока получается только несколько отдельных слов. А когда всю фильму начнут давать со словами? С какой же скоростью говорить-то надо будет? На экране мечутся, бегают, дергаются — ладно, понять успеваешь. А если словами так зачастить?

Очень серьезные раздумья у Мишки вызвала и статья «Летательные машины без мотора и без пропеллера». Иначе — ракеты. Понятно, как они будут летать, не маленькие, соображаем: газы вверх вытолкнут. Хорошо. А возвращаться как людям? Шлепнешься, что и костей не соберешь. Может, выдвижные крылья придумают для плавного спуска?

Размышлял-размышлял и уснул. Проснулся — темно. Ногам неудобно: кто-то снизу поставил на его полку сундук. Черт с ним, и ногам места хватит. Сунул руку в «сидор», достал фляжку с водой, отломил краюху. Жить можно. Как там сложится впереди — вот это вопрос… А почему вдруг загомонил, засуетился народ? Что? Пенза?!

Хлебнул все же лиха Мишка Ягунин за четверо суток пути. Он бы и за неделю не добрался до Уральска, не будь в кармане бумажки с большим политическим весом. Там на пишмашинке было отпечатано, что сотрудник Самгубчека Ягунин М. И. выполняет особо важное задание, а посему транспортной ЧК всех желдорог республики предписывается оказывать ему в передвижениях обязательную и срочную помощь.

Оказывали, делали что могли. Но разве в силах даже транспортная ЧК поторопить поезд, опаздывающий на тридцать часов? Как быть чекистам железной дороги, если в Ртищеве в тифу оказались обе сменные бригады машинистов? Попробуй обеспечь удобство передвижения Ягунину М. И., сажая его в Пензе в вагон, который не то что переполнен — бока раздул от пассажиров, словно насосавшийся клещ. Всего насмотрелся. Одно светлое мгновение и было: на станции Пенза увидел торопившуюся к своему вагону Нинку Ковалеву. Садилась в санитарный поезд. Веселая, румяная. В белой косынке с красным крестом. Кричал ей вслед с подножки — не услышала.

В Саратовской губчека ему сообщили, что своего товарища они отправили к Уварову двумя днями раньше. О характере же самого задания — ни гу-гу: в Уральске сейчас сидит замнач Саратовской губчека, он и будет руководить операцией. Все, все там, в Уральске. Только доберись же ты, наконец, Мишка, до этого треклятого Уральска!..

Уфф!.. Показался-таки, чертушка! Пока не сам город, а станция. Плывут мимо мастерские, депо, нефтяные резервуары… Вот и вокзал. Ничего вокзал, каменный. Правда, маленький — не Самара. Да и город сам… Не больше Сызрани.

Сыпал мягкий снежок, морозец совсем не чувствовался. Мишка не стал спрашивать, где здесь ЧК, решил найти сам. Саратовцы сказали, что на Михайловской. Где-то в центре она должна быть, не иначе. Мишку удивляло, что на улицах города — бывшего центра уральского казачества — он не встретил пока ни одного казака. Подумав, решил, что сейчас они небось не очень-то хвастают своими форменными одеждами. Прижала хвосты заносчивой казаре советская власть. Хотя, рассудил Мишка, бедняцкому казачьему элементу она пришлась в самый раз.

Почти сразу Ягунин вышел в центр города. Что это центр, Мишка догадался по большой церкви и красивому бульвару. На широкой улице взгляд привлекли несколько высоких зданий с колоннами. Почти как на Советской в Самаре. Но… чуть похуже. Мишка свернул было на соседнюю улицу, — нет, эта даже немощеная, вроде не то. Но увидел бульвар — еще красивей. В Самаре таких нет…

…А через час, успев необыкновенно вкусно пообедать в войсковой столовке — умял глубокую миску разваристой «шрапнели» с кусочками бараньих выжарок, — Ягунин уже сидел в хорошо натопленной комнатке, где были стул, кровать и умывальник, и слушал, что говорил ему широкоплечий человек с крючковатым носом и сильной шеей, в которую врезался воротник кителя. Это и был Васильев, в чьи руки Ягунин благополучно передал газеты, обращения и письма.

Мишку немного отвлекали капли, падавшие из умывальника в ржавый тазик.

— С Вирном, значит, договоренность была использовать тебя с бережливостью. Ты, значит, ценная для ихней чрезвычкомиссии фигура, так надо понимать. Мы учитываем это, хотя, конечно, всякий чекист есть ценная фигура. В принципе. Но — договор дороже денег… — Васильев вдруг раскатисто захохотал. — Ой мама! А что сейчас не дороже денег?

Мишка тоже рассмеялся: а ведь верно!

— Так вот, — посерьезнел Васильев, — в самую, значит, банду Серова засылать мы тебя не станем. Побережем, значит. Как обещали. А службу тебе, значит, подберем такую: будешь торговать всяким барахлом, с киргизами, значит…