Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

Вначале обед носил слегка официальный характер. Провозгласив первый тост за своего освободителя, как назвал оберст Генриха, Функ сдержанно пожелал успеха Миллеру и Лютцу. Присутствующие были ниже его чином, и Функ хоть держался приветливо, но всячески подчёркивал эту разницу. По мере того как сменялись блюда и пустели бутылки, беседа становилась оживлённее и непринуждённее. С каждой рюмкой лица оберста и Миллера все больше краснели, а Лютца, наоборот, бледнело. Хмель сегодня совсем не действовал на него. Только взгляд становился напряжённее, злее.

— Гершафтен, — наполнив рюмку, он поднялся. — Я предлагаю выпить за того, кто тоже принимал участие в освобождении оберста Функа, — за моего друга и чудесного человека доктора Матини!

Миллер, хотя и был пьян, демонстративно поставил рюмку.

— Вы, герр Миллер, не хотите выпить за второго моего освободителя, которого, к сожалению, сейчас нет среди нас? — удивился Функ.

— Я надеюсь, герр оберст, вы догадываетесь, почему именно?

— Ах так! Тогда и я не буду! — согласился Функ и поставил рюмку.

— Тогда, выпью я один! — Лютц залпом выпил коньяк. — Люблю честных людей, кто бы они ни были!

Тост Лютца расхолодил компанию. Но Функ нашёл тему, заинтересовавшую всех. Он предложил выпить за успехи на Восточном фронте. Разговор снова стал общим, рюмки быстро пустели. Лишь Генрих, как всегда, не пил, а только пригубливал.

— Ой, уже темнеет! — удивлённо воскликнул Миллер, взглянув в окно.

— Вы ночуете у меня. Уже поздно! — словно приказывая, проговорил Функ.

— Я не могу. Завтра на рассвете мы с фон Гольдрингом должны быть у генерала, — категорически возразил Лютц.

— Вы, Миллер, оставайтесь у оберста, он вас завтра отвезёт. — предложил Генрих.

Лютц удивлённо на него поглядел, но, почувствовав, как толкнули под столом, поддержал.

— А действительно, почему бы вам не остаться?

— Нет! Вместе приехали, вместе и домой поедем. Теперь безопасно!

Как ни уговаривали Миллера остаться, он не согласился.

Часов в шесть выехали из Пармо. Миллер порывался сесть за руль, но Генрих заставил его подвинуться с шофёрского места и сам взялся за баранку.

Как только машина въехала на извилистую узкую тропинку, среди гор, вблизи маленького горного селения Андатре, слева прозвучал выстрел, за ним длинными очередями заговорили автоматы. Горное эхо усиливало звуки. Казалось, началась настоящая канонада. Генрих остановил машину.

— Что вы делаете? Сейчас же возвращайтесь назад! — взвизгнул Миллер и попробовал схватиться за руль.

Лютц зло и презрительно бросил:

— Не спешите, герр Миллер, возможно, стреляют именно позади нас.

— Тогда вперёд! — завопил Миллер.

Не отвечая ему, Генрих и Лютц вышли из машины. Стрельба приближалась, но слух офицеров уловил, что обстреливают не шоссе. Миллер с автоматом в руке тоже выскочил из машины и мигом спрыгнул в канаву, напряжённо вглядываясь в горы.

— Мне кажется, герр Миллер, что вы не очень уютно чувствуете себя? — с издёвкой спросил Лютц и тоже спрыгнул в канаву. Генрих видел, как он наклонился и с силой рванул автомат из рук начальника гестапо.

— Что вы делаете? — испуганно вскрикнул Миллер и поднялся.

— Спокойно! — уже с угрозой в голосе приказал Лютц. — Оружие солдата не любит попадать в руки трусливого палача. Оно больше пристало честной и смелой руке.

— Что за шутки, герр Лютц? — голос Миллера звучал испуганно, но в нём слышались обычные для начальника службы СС спесивые нотки. — Мы с вами не такие уж близкие друзья, чтобы вы могли позволять себе подобные шутки!

— Шутки? Вы считаете это шуткой?

— Генрих! Он сошёл с ума! Отберите у него оружие! — Миллер попятился и покачнулся.

Лютц шагнул за ним.

— Сошёл с ума? Да, можно было лишиться рассудка, глядя, как вы стреляли в живот беременной женщины! Можно было сойти с ума, узнав, как вы расправились с Моникой! А теперь добираетесь до Матини?

— Гольдринг, что же вы стоите? Он меня ранит! Я буду жаловаться! Я напишу Бертгольду!

Генрих быстро подошёл к Миллеру и отстранил Лютца.

— А автомат? Заберите авто…

Окончание слова застряло в горле Миллера, глаза его округлились, натолкнувшись на суровый, острый, как лезвие ножа, взгляд Гольдринга.

— А теперь выслушайте меня, Миллер! Я из тех простодушных людей, которые верят в такую химеру, как совесть. К счастью, нас много, значительно больше, чем подобных тебе! И мы судим тебя судом своей совести! За муки сотен невинных людей! За смерть Моники! Во имя спасения тех, кого ты завтра мог бы замучить!

Не сводя с Генриха глаз, в которых застыл ужас, Миллер рванул кобуру и судорожно схватился за ручку парабеллума. Но не успел выхватить. Прозвучал выстрел из пистолета, и гестаповец рухнул, прошитый ещё и автоматной очередью.

— Он должен был получить и от меня, — бросил Лютц и, повернув автомат, послал длинную очередь в машину.

Генрих взял в руку ракетницу.

— Погоди! — остановил его Лютц.

Смочив водой из фляги носовой платок, он приложил его к стволу парабеллума и, не успел Генрих вымолвить слово, выстрелил себе в левую руку повыше локтя.

— Что ты наделал, сумасшедший! — бросился к нему Генрих.

— Ничего особенного, рана заживёт через неделю, а это даст мне возможность отдохнуть, доказать, что мы были в бою, и даже получить медаль за ранение. А теперь — ракеты!

Бросившись вместе с Лютцем в канаву, Генрих одну за другой послал в воздух несколько красных ракет.

Вскоре из Пармо прибыли два транспортёра с автоматчиками во главе с самим оберстом Функом.

— Боже мой! Какое страшное несчастье! Немедленно в госпиталь! Может быть, ещё можно спасти! — кричал Функ, бегая взад и вперёд вдоль канавы.

Через минуту два транспортёра — один из них тащил на буксире легковую машину — уже мчались в Кастель ла Фонте.

— Моя помощь излишня, — сказал Матини Кубису, который без особой жалости смотрел на труп своего шефа. — Вскрытие делать?

— Думаю, ясно и так!.. Герр Лютц, что с вами?

— Пустяки! Немного задело руку и… — гауптман покачнулся.

— Что ж ты молчал! — укоризненно бросил Матини и обхватил за плечи Лютца.

Тот, смущённо улыбаясь, выпрямился.

— Уверяю тебя, я чувствую себя превосходно, лёгкая слабость, вот и все.

Невзирая на протесты Лютца, Матини отвёл его в операционную, внимательно осмотрел и перевязал рану.

— Действительно, ничего серьёзного. Но необходим покой. Придётся тебе, дружище, поселиться у меня в госпитале.

— Упаси боже! Тогда я по-настоящему заболею… Лучше полежу у себя дома. Надеюсь, ты будешь меня навещать?

— За тобой нужен уход, и я забираю тебя к себе, — решил за всех Генрих. — Ты не возражаешь, Мартин?

— Придётся согласиться. Тогда сейчас же в путь. Карлу необходим покой.