Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

Приподнявшись, Поль опёрся на локоть и оглядел казарму. Где-то в конце прохода, между рядами двухэтажных нар, тускло поблёскивала маленькая электрическая лампочка. Она выхватывала из темноты крайние от двери нары и скрюченные фигуры на них. Пленный № 1101! Его вечером начала трясти лихорадка, к утру он, верно, не поднимется, тогда у него остаётся единственный путь! Нет, прочь отсюда! И не для того, чтобы спасти себя. Он обязан вышибить из рук врага это страшное оружие. Если есть хоть малейший шанс достичь этого — Поль обязан им воспользоваться.

Засыпая, он снова на миг увидел перед собой лицо Луизы. Она, верно, уехала из Парижа и живёт у матери, всего в нескольких километрах от него. Если бы она знала, как они близко друг от друга и как бесконечно далеко! Вот уже скоро три года, как они не виделись. Перед оккупацией Парижа коммунисту Андре Ренару было предложено переменить фамилию и поступить на авиазавод, конфискованный гитлеровцами. Андре Ренар — Поль Шенье не мог даже письма написать жене. А позже его схватили и отправили сюда.

С тех пор как битва на берегах Волги стала занимать центральное место в сводках немецкого командования, генерал Эверс потерял покой. Правда, он, как всегда, старательно побритый, стройный и подтянутый, ровно в десять утра появлялся у себя в штабе, а ровно в час на обеде в казино. Иногда он даже шутил по адресу кого-либо из офицеров, но за этим раз навсегда установленным порядком скрывался уже другой человек, обеспокоенный и вконец растерявшийся. Возможно, только Лютц, чаще всех соприкасавшийся с генералом, замечал эту перемену. Теперь Эверс целые часы проводил, склонившись над картой Сталинградского фронта, отмечая на ней малейшие изменения.

Генерал Эверс был в немилости у гитлеровского командования. Причиной тому послужила довольно пространная статья, напечатанная им в одном из журналов ещё в 1938 году. Анализируя тактику и дипломатию кайзеровского периода, Эверс доказывал, что ошибочное убеждение, будто Германия может воевать на двух фронтах — западном и восточном, — погубило кайзеровскую Германию. Он напоминал о Бисмарке, который всегда боялся борьбы на два фронта и проводил политику умиротворения России.

Выступление это было более чем несвоевременным. В самых засекреченных отделах гитлеровского штаба тогда лихорадочно разрабатывались планы новой войны: Риббентроп ездил из страны в страну, угрозами и обещаниями, укрепляя союз государств Центральной Европы. А в это время какой-то малоизвестный генерал предостерегал от войны на два фронта.

Это выступление могло бы трагически закончиться для Эверса, если бы о нём не позаботились его друзья. Чтобы автор компрометирующей статьи не мозолил никому глаза в штабе, его спешно отправили подальше от Берлина и назначили командиром полка, расквартированного далеко от столицы. После этого генерал больше не выступал в печати.

Когда началась война с Россией, он в личном разговоре с генералом Браухичем, который был назначен командующим Восточным фронтом, сослался на знаменитое высказывание Фридриха II о том, что русского солдата «недостаточно убить, его надо ещё повалить, чтобы он упал». Этого было достаточно, чтобы обречь генерала на пребывание в тыловых частях, — его перевели на юг Франции, назначив командиром дивизии, и с тех пор совсем забыли: обходили и в наградах.

Эверса нельзя было упрекнуть в симпатиях к России. Он ненавидел русских и не скрывал этого. Но эта ненависть не ослепляла его настолько, чтобы лишить разума. И генерал в разговорах с друзьями продолжал отстаивать свою мысль о том, что война с Россией опасна для Германии. Эверс ставил под сомнение правильность немецких данных генерального штаба о военном потенциале России, не верил сведениям о её промышленности и населении. Даже более, он был искренне уверен, что единоборство немецкой армии с советской в случае затяжной войны приведёт к гибели Германии, поскольку количественное преимущество было на стороне её противника.

Свои взгляды Эверс в последнее время поверял только ближайшим друзьям. Но даже им не говорил генерал того, что начало битвы за Сталинград он считает самой большой ошибкой гитлеровского командования: русские получили возможность перемалывать в этой гигантской мясорубке самые отборные части гитлеровской армии; даже если Россия поступится Сталинградом, немецкие дивизии все равно будут обескровлены и не смогут прорваться к Москве. Эверс всеми помыслами желал Паулюсу победы. Он с радостью передвигал свои значки на двухкилометровке, когда слышал сообщения о малейшем продвижении гитлеровских частей на любом участке Сталинградского фронта. А где-то в глубине души жила и ширилась тревога за судьбу всей войны.

Когда в сообщениях впервые были упомянуты слова «наступление русских», Эверс чуть не заболел. Правда, кроме этих ничего не значащих слов, в сводках не было ничего тревожного, но генерал, как всякий военный человек, хорошо знакомый с положением на фронтах, умел читать между строк.

24 ноября 1942 года Эверс не спал всю ночь. Печень не болела, не было никаких других причин для бессонницы, но… не спалось.

«Старею!» — с грустью решил генерал, и, взглянув на часы, повернулся, включил приёмник: в это время передавали утреннюю сводку.

Первая же фраза, долетевшая до слуха генерала, выбросила его из кровати, словно пружина: советские войска окружили 6-ю армию и 4-ю танковую армию под Сталинградом… Эверс начал поспешно одеваться. Наполовину оделся, но снова устало опустился на кровать. Куда он собирается бежать? Что он может сделать, чем помочь? Да, это начало конца, которого он так смертельно боялся, против которого предостерегал. Как бы ему хотелось сейчас на самом авторитетном военном совете проанализировать положение, создавшееся на Восточном фронте, и дальнейшие перспективы ведения войны! О, он бы доказал всю пагубность стратегии и тактики Гитлера! Но что он может сделать сейчас? Ничего! Молчать. Не проронить ни одного неосторожного слова, ничем не выдать мыслей, снующих сейчас в голове: ведь страшно не только сказать, но даже подумать, что для успешного завершения войны необходимо уничтожить Адольфа Гитлера. Да, да, себе он может в этом признаться — ликвидировать фюрера.

Надо немедленно, какой угодно ценой, заключить сепаратный договор с Америкой, Англией и Францией, развязать руки на Западе и все силы бросить на Восток. О примирении с Советским Союзом нечего и думать. Итак, выход из создавшегося положения нужно искать только на Западе. Это пока единственный путь. Единственная надежда на спасение.

Выходит, надо действовать, и немедленно? Но с чего начать? Кто отважится на такой величайший риск, как государственный переворот, даже во имя спасения Германии?