Ричард Зимлер - Охота Полуночника

— Как все-таки хорошо дома.

Мама объявила, что собирается приготовить для нас чай.

— А вы пока побудьте наедине, — она улыбнулась и вышла в сад, чтобы набрать воды в чайник.

Папа приветливо пригласил меня сесть рядом, в сине-зеленом парчовом кресле, в котором обычно сидела мама.

— Думаю, Полуночник еще в саду, — сказал он, наклоняясь ко мне и закладывая в трубку щепотку табака. — Прости, что тебе пришлось грустить, келпи. Я постараюсь все исправить теперь, когда снова я дома.

— Со мной все было хорошо, — ответил я.

— Да уж, вижу, насколько хорошо. И что за лекарство давала тебе твоя мать. — Он стряхнул с брюк крупицы табака. — Знай, что мне знаком каждый волосок на твоей голове. Я еще пересчитаю их, чтобы убедиться, что ни один из них не выпал в мое отсутствие!

Он ласково улыбнулся. Я приложил все усилия, чтоб разделить его радость, но ржавый болт все сильнее врезался мне в шею.

— Насколько я понимаю, аппетит ты тоже потерял. Мне это совсем не нравится, Джон. А как ты посмотришь на то, что мы больше не будем пить это лекарство? Думаешь, тебя снова будет донимать эта… твоя проблема?

Мысль о том, что меня лишат ежедневной ложки опия, встревожила меня.

— Так что ты скажешь? — настаивал он.

— Я постараюсь больше не видеть и не слышать Даниэля, — пообещал я, чтобы не портить ему хорошее настроение от возращения домой.

— А знаешь, Полуночник мог бы тебе помочь. Что ты о нем думаешь?

— Ничего не думаю, папа.

— Не лукавь. — Он наставил на меня черенок своей трубки. — Выкладывай все начистоту, парень.

В худшем случае меня могли отправить в кровать, а поскольку я был совсем не против того, чтобы улечься спать, я ответил:

— Он мне не нравится. Мне кажется, что он — настоящий урод.

— Почему, сынок?

— Понятия не имею, зачем он здесь, — отвечал я. — Согласись, что он — странный.

Папа задумчиво попыхивал трубкой, а потом промолвил:

— А для какой-нибудь маленькой птахи он мало чем отличается от нас с тобой.

Я не разделял его уверенности.

Вернулась мама, чтобы поставить на наш круглый деревянный стол чашки и блюдца, разрисованные ветряными мельницами.

— Подождем, пока вода закипит, — сказала она. — У вас тут все в порядке?

Я кивнул, а папа поцеловал ей руку. Потом он повернулся ко мне и сказал:

— Сынок, тебе недостаточно того, что он мой друг?

Мама закусила губу, колеблясь, стоит ли высказывать свое мнение.

Я уже собирался соврать, чтобы избежать ссоры, но она ответила за меня:

— Джеймс, давай будем рассуждать трезво. Мы ведь с Джоном еще совсем не знаем его.

— А если бы он был моим другом из Лондона, Мэй, ты бы тоже вела себя так холодно?

— Не знаю. — Она раздраженно махнула рукой. — Вопрос спорный, Джеймс, и я думаю, что Джон прав. Он слишком темнокожий для англичанина, и наши соседи могут оказаться не столь… гостеприимны, как мы с тобой.

Я почувствовал, что она совершила тактический промах, упомянув о соседях. Отца ничуть не волновало их мнение о наших гостях или о чем-то другом.

Он слишком резко вдохнул дым и поперхнулся. Прокашлявшись, он попытался привести последний довод:

— К твоему сведению, Мэй, Полуночник был подданным Британского королевства на мысе Доброй Надежды.

Мама опустилась на один из своих виндзорских стульев, придвинув его к моему креслу, словно вставала на защиту домашнего очага.

— Но это, мой дорогой супруг, еще не делает его британцем.

— Тогда к черту всех британцев и к черту соседей! И тебя к черту, Мэй, раз ты такая умная.

Папа раздраженно дымил своей трубкой, едва не удушив нас клубами дыма. Но потом он снова обратился к нам мягким тоном:

— Я убедился, что он — очень хороший человек. И никогда не соглашусь с вами. Но если через три недели он будет вам так же неприятен, я оплачу ему дорогу до Мыса, и вы его никогда больше не увидите.

— Все дело в том, что он появился в очень неподходящее время, — сказала мать, чувствуя, что обидела отца сильнее, чем хотела. — При других обстоятельствах я бы приняла его с радостью.

— Напротив, Мэй, сейчас самое время. Я ведь уже сказал тебе.

— Да. — Она крепко скрепила руки на коленях. — Очень надеюсь, что ты прав.

— Три недели — это все, что я прошу. Разве это так много для мужа, который долго был в отъезде и ужасно скучал по жене и сыну?

Эти слова остудили мамин пыл, как, впрочем, и мой. Мы приняли его просьбу.

Папа погладил меня по голове.

— Не бойся, Джон, — сказал он, потрепав меня по волосам. — Теперь я дома, и тебе станет лучше. Я позабочусь об этом, даже если это будет последним, что мне суждено сделать в своей жизни.

От его слов меня пробрал озноб, ибо они говорили о том, какую долгую войну нам предстоит вести, чтоб победить мою болезнь. Но даже несмотря на это, я был рад, что он вновь набил свою трубку и продолжал гладить меня по волосам; его уютный запах и успокаивающие прикосновения, наконец, позволили мне осознать, что он вернулся домой. Я допил свой чай и приложил теплую чашку к вискам, чтобы унять пульсирующую боль. Я молился, чтобы Даниэль не появился снова.

Около пяти часов вечера папа ушел, забрав с собой Полуночника. Он пояснил, что в Винодельческой компании Дуэро ему предстоит деловая встреча, которую он не может пропустить.

Едва они переступили порог, мать обернулась ко мне и сказала:

— Я скоро вернусь. Никуда — я повторяю — никуда не выходи и не делай глупостей.

С этими словами она тоже покинула дом.

Я сидел в саду, бросал в траву кожаный мячик, чтобы Фанни приносила его обратно, и боролся с дурнотой, переполнявшей меня изнутри. Через полчаса вернулась мама, и я спросил ее, не связано ли появление Полуночника в нашем доме со мной. Она ответила, что африканец приехал помогать папе, хоть и призналась, что понятия не имеет, что это может означать. Кроме этого она поведала мне, что несколько женщин уже расспрашивали ее на улице, что это за странное чернокожее «существо» вышло из нашего дома.

— Все эти три недели, Джон, нам придется выслушивать разные досужие домыслы, — добавила она, предупреждающе подняв палец. — И я не собираюсь подливать масла в огонь.

Отец и наш африканский гость вернулись только к ужину. Полуночник был совсем не в восторге от ботинок, поэтому оставил их у дверей вместе с носками. Ступни у него были маленькие и изогнутые, совсем как у эльфа.

За ужином я ковырялся вилкой в сардинах и умудрился даже через силу съесть одну из них вместе с парой вареных картофелин, хотя у меня совсем не было аппетита.

Перед тем, как сесть за стол, Полуночник вынул из кармана детскую погремушку, вроде той, что забавляли меня, когда я был младенцем.

Она представляла собой ряд мелких металлических шариков, привязанных на цепочке к трубке. Он вертел ее в руках, и звон, который она издавала доставлял ему огромное удовольствие. Наверное, он ожидал, что мы разделим его восторг по поводу этой трещотки, но единственным, кто улыбнулся, был отец.