Ричард Зимлер - Охота Полуночника

Торжествующая усмешка этого юноши пробудила в Бенджамине ярость, и когда француз спустил спусковой крючок своего ружья и допустил при этом осечку, аптекарь внезапно набросился на него и смертельно ранил своего врага в шею. Затем Бенджамину удалось пробраться к берегу реки. Это было до обрушения понтонного моста, и он благополучно переправился на противоположный берег. Он продолжил свой путь на юг и прятался в лесах по дороге в Эспиньо. В город он вернулся только через пять дней. Полк солдат дважды за эти дни проходил в ста ярдах от него, и дважды он ложился лицом на землю, шепотом читая еврейские молитвы за упокой души юноши, которого он убил.

Но мои любимцы, Фанни и Зебра, оказались не столь удачливы. Я никогда их больше не увидел.

Рискну предположить, что в день той ужасной битвы папа оставил их в нашем саду. Позже я нашел там миску с куриными костями. Несомненно, когда французские солдаты выбили нашу переднюю дверь, обе собаки накинулись на них, словно шотландские драконы, и солдаты просто застрелили их.

Но я не нашел следов крови. Возможно, она впиталась в почву, а тела были брошены в навозную кучу вместе с погибшими людьми и преданы огню.

Я надеялся лишь на то, что их мучения были недолгими.

Третьего апреля, как только до нас дошли новости о разорении города, мы с матерью покинули наше убежище в деревне и отправились в Порту. Ни одно судно не направлялось вниз по реке, и нам пришлось идти пешком. Я бы никогда не поверил, что мама может пройти такое расстояние, по меньшей мере шестьдесят миль, но ее влекла вперед какая-то невидимая сила, — скорее всего, это было чувство страха.

Каждый день мы начинали путь с рассветом и шли до полудня, а когда солнце достигало зенита, мы останавливались на обочине дороги и отдыхали в прохладной тени под соснами. Затем мы шли дальше, пока не темнело, и находили ночлег в крестьянских домах или амбарах.

Крестьяне, которых мы встречали, были приветливы с нами. Они проявляли радушие к каждому случайному путнику. Однажды в поле к нам подсела старая женщина, мы вместе ели сырую капусту и смотрели на ночное небо. Она сказала мне, что звезды — это не охотники, как говорил Полуночник, а семена, рассеянные Богом. Сама Земля — это одно из этих зерен.

Смотря на Млечный путь, я думал о том, где сейчас Виолетта. Я надеялся на то, что она покинула Португалию и благополучно добралась до Америки.

Спустя одиннадцать дней с начала нашего путешествия мы подошли к городу и отчетливо увидели Церковную башню. Слезы навернулись нам на глаза.

Наш дом оказался разграблен, вся фарфоровая посуда моей матери — разбита. Застекленная крыша в сторожевой вышке была разрушена, и дождь просачивался на верхний этаж дома.

У нас не хватило смелости раскопать землю под кустами роз, и мы не знали, уцелело ли наше серебро и драгоценности. Фортепьяно лежало под книгами в целости и сохранности.

Дом бабушки Розы по-прежнему был заколочен досками, а сеньор Бенджамин, который уже вернулся в город, сообщил нам, что она еще в Авейру и с ней все в порядке.

Отца нигде не было. Мама и я в панике искали людей, которые видели его или могли сообщить что-нибудь о его судьбе. Наконец, один из соседей сказал, что рано утром двадцать девятого марта отец вышел из дома. С тех пор никто больше не видел его.

Через два дня я узнал о его участи от молодого сержанта из Луизитанского полка, одного из немногих, кому посчастливилось выжить при артиллерийском обстреле епископского дворца. Его звали Августо Дуарте Кунха. Я нашел его в одной из переполненных палат госпиталя святого Антония, где он лежал с пулевым ранением в грудь.

Своим обликом и акцентом мой отец привлекал всеобщее внимание, и когда я описал его, сержант сразу понял, о ком идет речь.

— Я хорошо помню его, — сказал Кунха, предлагая мне подвинуть стул к его койке.

Я с надеждой спросил:

— Сержант, вы не знаете… не знаете, выжил ли мой отец после нападения французов?

— Нет, боюсь, что нет, сынок, — мрачно ответил он. — Я был с ним до конца.

— Вы… вы видели, как он погиб?

— Да, я был рядом с ним.

Я изо всех сил пытался удержаться от слез, но в конце концов бросился в коридор и прижался лицом к стене. Когда я вернулся в палату, сержант пожал мне руку и сказал:

— Я глубоко восхищаюсь твоим отцом, Джон. Он был храбрым человеком. Мне очень жаль.

— Я прошу вас… пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете о его последних часах.

— Я расскажу все, что знаю, но ты должен понимать, что французы одолевали, они превосходили нас по численности, и времени для разговоров почти не оставалось.

— Отец сражался рядом с вами?

— Да, у него был пистолет — какой-то старинной марки. Честно говоря, не очень хороший. Но это не остановило его. Твой отец оказался хорошим стрелком, хотя ему и не хватало опыта.

Затем сержант описал битву у Оливковых ворот. Он сказал, что мой отец получил легкое ранение в ногу.

— Вскоре после этого, — сказал он, — когда сражение переместилось ближе к церкви, твой отец отложил мушкет, который он забрал у мертвого солдата, и стал помогать медсестре перевязывать раненых солдат. Он оказался прекрасным санитаром. Забота пожилого человека ободряла молодых людей.

— И все это было двадцать девятого марта?

— Верно, Джон.

— А о чем вы говорили с ним?

— Я помню, что сначала спросил у него, что заставило его навсегда поселиться в Португалии.

— И что он ответил?

— Любовь и вино, — улыбнулся сержант. — Сначала я не поверил ему, но он сказал, что это — чистой воды правда. Еще он пошутил, что его богами всегда были Венера и Бахус.

— Он работал в Дуэрской винодельческой компании, но всегда мечтал завести свои собственные виноградники; хотел, чтобы и я присоединился к нему. Он женился на моей матери вскоре после того, как приехал в Португалию. Они очень любили друг друга.

— Он говорил о ней, Джон.

— Что… что он говорил вам о ней? — спросил я испуганно.

— Твой отец сказал, что у него есть хороший друг, который умеет превращать свинец в серебро. «Сержант, — сказал он мне, — я все напортил в своем браке». Я спросил, что он имеет в виду, и он сказал, что совершил много ошибок, живя с твоей матерью. Мне кажется, он признался мне в этом, потому что мы все знали, что тот день может стать последним в нашей жизни. Он взял с меня обещание, что я превыше всего буду ценить свою жену и детей.

— А что еще он говорил?

— Позже, когда мы отступили к епископскому дворцу, нам удалось поговорить с ним побольше. Твой отец сказал нечто странное: «Возможно, я все-таки прошел испытание».

— Какое испытание?

Сержант Кунха подумал над моим вопросом.

— Он не сказал, сынок. Он только промолвил, что когда ты вернешься с верховьев реки, он возьмет тебя в Амстердам, как и обещал. Он также думал том, чтобы взять тебя в Константинополь. Он сказал, что планирует большую поездку по Европе. «А потом мы все поедем в Шотландию», — сказал он. Он хотел показать тебе крепостные валы Эдинбургского замка, с которых открывается вид на весь город. «Всей семьей мы заберемся так высоко, как только сможем, и мой сын увидит родные места наших предков».