Алла Бегунова - Камеи для императрицы

— Salut! [71] — Приветствие! (фр.)

Потемкин находился все еще далеко от нее, и это придавало танцу особую интригу. По команде распорядителя немые обращения полетели через пространство зала. Танцующие, отставив левую ногу назад, вытянули кисть правой руки вперед и сделали приветственный жест, причем не один, а два раза, адресуясь к своим партнерам. За жестом следовал взгляд, и если бы эти взгляды стали явственными, подобно вспышкам молнии, то на Георгиевском балу не понадобилось бы зажигать свечи: там стало бы светло, как днем. Князь, повернув к Анастасии зрячий глаз, ответил ей столь же пламенно. Она хотела думать, что этот его привет — искренний, идущий от самого сердца.

— Vis-a-vis! [72] — Напротив! (фр.)

Шеренга кавалеров двинулась навстречу шеренге дам. Каждый из них, дойдя до своей партнерши, становился лицом к ней и подавал правую руку. Снова пальцы Анастасии утонули в большой теплой ладони Потемкина. Держась друг против друга на расстоянии вытянутой руки, они поменялись местами, сначала зайдя слева, потом справа.

Взгляд Светлейшего провожал ее при этих поворотах, на губах играла обольстительная улыбка. Но таковы были правила бального этикета. Чего он хотел на самом деле, она все же не понимала.

Менуэт закончился. При последних звуках мелодии все дамы присели в реверансе, все кавалеры поклонились им. Затем князь предложил Анастасии руку и повел ее к стульям, стоявшим у стены.

— На банкете вы будете сидеть не со мной, — тихо сказал он. — Но не обижайтесь, ведь это — официальное мероприятие.

— Могу ли я обижаться на вас… — Анастасия, обмахиваясь веером из страусовых перьев, наблюдала за тем, как полковник Бурнашов энергично пробивается к ним сквозь толпу.

— Я приглашаю вас на чашку кофе.

— В «турецком кабинете»? — съязвила она.

— Нет. — Светлейший поцеловал руку госпоже Аржановой. — В моей спальне…

Около двенадцати часов ночи оркестр сыграл последний котильон, и гости начали разъезжаться с бала. Вскоре парадный зал опустел. Лакеи внесли туда столы, уже полностью сервированные. Расстановка стульев заняла еще минут пятнадцать. После этого участников банкета пригласили занять свои места. Таковых собралось сорок человек, в том числе — все георгиевские кавалеры.

Для каждого возле куверта на столе положили картонную карточку с его фамилией и должностью. На приемах у губернатора рассаживали строго по чинам, лишь иногда делая исключения из этого правила. Так и сегодня гости были сгруппированы соответствующим образом.

На одной стороне стола сидели во главе с Потемкиным генералы и высшие чины херсонской городской управы, все — с женами. Напротив них — штаб-офицеры и чиновники от 6-го до 4-го класса статской службы по Табели о рангах, тоже с женами. Далее, ближе к углам, — обер-офицеры и чиновники 10—8-го классов, без жен, которые подобных приглашений никогда не удостаивались.

Степан Данилович Бурнашов быстро сообразил, что здесь к чему, и сунул серебряный рубль дворецкому. Тот незаметно поменял карточки. Так Анастасия оказалась сидящей не напротив Светлейшего князя, как он распорядился ранее, а на три человека дальше, зато рядом с командиром Ширванского пехотного полка. Увидев это, Потемкин удивился, но предпринимать что-либо было уже поздно.

Первый тост провозгласили за здоровье Ее Величества императрицы Екатерины Алексеевны. Второй тост — за русскую армию. Третий тост — за присутствующих на банкете георгиевских кавалеров, доблестных сынов Отечества, деяниями своими преумножающих мощь государства Российского. Гости оживились, разговор сделался общим. Гул голосов заглушал стук ножек и вилок. Лакеи бесшумно двигались по залу, наливая присутствующим вино, разнося закуски.

Полковник Бурнашов старался быть обходительным кавалером, и, надо заметить, ему это удавалось. Повелительным жестом он подзывал лакеев, предлагал своей даме то салат из свежей спаржи, то грибы в маринаде, проверял, наполнен ли у нее бокал, и между делом весело рассказывал о том, как они с управителем канцелярии губернатора Новороссийской и Азовской губерний господином Турчаниновым вместе учились в Артиллерийском и Инженерном кадетском корпусе в Санкт-Петербурге. Анастасия узнала много нового о своем непосредственном начальнике.

Иногда Бурнашов обращался к генерал-поручику Суворову, сидевшему как раз напротив Анастасии. Летом 1778 года Ширванский полк на четыре месяца откомандировали в Крым, в распоряжение Суворова, и так они познакомились. Суворову понравился деятельный и расторопный офицер. Бурнашов же с тех пор считал Александра Васильевича лучшим военачальником екатерининской армии.

Анастасия видела Суворова у Козлуджи, но мельком. Теперь Бурнашов представил ее генералу по всей форме. Он даже сказал, что вдова подполковника Аржанова, движимая патриотическим чувством, последовала за мужем на поле битвы и там оказывала помощь раненым из его батальона. Суворов только усмехнулся.

Для своих пятидесяти лет генерал-поручик выглядел очень моложаво: худощавый, невысокого роста, подвижный, как ртуть. Голубые глаза его смотрели зорко. Он пил и ел с отменным аппетитом, шутил с соседями по столу и вообще держался просто. Анастасия хотела поговорить с ним о Крыме. Но после этой его усмешки боялась наткнуться на какую-нибудь солдатскую грубость или злую шутку. Ее уже предупредили, что Суворов — настоящий женоненавистник, потому он избегает светского общества и все свое время посвящает исключительно военной службе.

Жители Крыма понятия не имели о таких его качествах. Суворов, командуя корпусом, находился там более шести месяцев, начиная с апреля 1778 года. Он прямо-таки спас полуостров от нового вторжения турок. Для этого ему пришлось стать и дипломатом, и стратегом, и администратором. Он весьма настойчиво диктовал правила поведения в условиях турецкой морской блокады Шахин-Гирею. Он разработал особую систему расположения и передвижения по всей береговой линии российского воинского контингента, не очень значительного, и, таким образом, создал у противника представление о крупных наших силах, сосредоточенных в Крыму. Он отстаивал права крымских христиан и обеспечил их переселение в Россию с минимальными потерями и неудобствами.

О Суворове Анастасии говорил светлейший хан и называл его невероятно жестоким и коварным человеком. Священник монастыря святого Климента отец Гермоген превозносил до небес щедрость, набожность и кротость русского генерала, который пробыл в обители десять дней и всех там очаровал своим веселым и добрым нравом.

Но самый восторженный отзыв о Суворове Анастасия услышала от резидента русской разведки в Крыму Микаса Попандопулоса. Это был не рассказ, а просто величальная песня. Пока корпусом командовал генерал-поручик князь Прозоровский, Попандопудоса не пускали дальше его прихожей, не говоря уж об участии в штабной деятельности. Высокомерный и недалекий, Прозоровский считал ниже своего достоинства общаться с людьми подобного сорта. Попандопулос не настаивал. Так благородный князь проморгал подготовку протурецкого восстания в Бахчи-сарае в октябре 1777 года и затем получил приказ сдать дела Суворову. В отличие от своего предшественника Суворов серьезно относился к агентурной работе. С греческим коммерсантом он встречался регулярно и не жалел денег для осведомителей. Все сотрудники Попандопулоса, почувствовав заботу командующего, принялись исполнять свои обязанности, не жалея сил. Турки практически никогда не могли точно установить, где расположены наиболее крупные русские отряды, когда, куда и как они будут перемещаться.