Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей

Это не очень хорошо, ведь даже среди притесняемых всегда найдутся охотники рассказать властям, что, мол, появился человек на коне, который стоит как целая деревня с людишками, и тогда помчатся по дорогам летучие отряды, потрясая копьями и натягивая удавки.

Он чуть стукнул пятками в бока коня. Тот норовисто всхрапнул, но пошел резвее.

Ну, нет худа без добра. Попадет домой он, конечно, не раньше осени, а может, и зимовать придется где-нибудь в Сарай-Берке, но с тем богатством, которое удалось ему унести из шахской сокровищницы, такой отдых может быть даже и приятным. К тому же перед князем есть чем оправдаться: вот, мол, книжица, которую Михаил… А кстати… Афанасий нащупал за пазухой кожаный переплет. За пару проведенных в седле дней он прочитал ее от корки до корки, надеясь найти там указание, где искать рецепт изготовления булатной стали, но, кроме маловразумительных историй и обрывков легенд, ничего не выискал. Зато рисунки крепостей, мимо которых они проплывали, были на загляденье, с очень точно уловленными пропорциями и тщательно прорисованными оборонительными сооружениями.

А рядом мелкие надписи, где прямо поверх рисунка, где — на полях. Язык вроде знакомый, а не понять. Вроде не персидский, и не турецкий, и не кыпчакский. Что-то намудрил тут Михаил, записывая. Или специально скрыть хотел? Может, тут указано, где тот булат сыскать? А это что за слово два раза чернилами обведено?

Кузнец попытался представить, как могло звучать это слово на каком-нибудь из известных ему языков. Например, на фарси. Хинду? Хинди? Хиндия? Индия?! Его вдруг как огнем обожгло. Неужели булат нужно искать в Индии? В загадочной стране, что лежит за Персией и Индейским морем. О ней писали еще в «Александрии», рассказывающей о походе Александра Македонского на Восток, да в «Христианской топографии» византийского путешественника Космы Индикоплова. А еще «Сказания об Индейском царстве» переписывались и пересказывались в купеческих кругах, вечерком, у костра. Правда, иные купцы баяли с чужих слов да от себя еще много добавляли. Говаривали, что и люди там с песьими головами о трех и даже шести ногах встречаются. «Единорожец, копая землю, гром производит…», а «в океан-море чудовища людей подстерегают, нападают на корабли». И что птица гукук водится, коя ночью летает, предвещает смерть и изрыгает огонь на тех, кто намеревается ее убить. А еще там обезьянцы есть, люди малые да волосатые. Живут по лесу. «А у них есть князь обезьянскый, да ходит ратию своею. Да кто замает, и они ся жалуют князю своему, и он посылает на того свою рать, и оны, пришед на град, дворы разваляют и людей побьют. А рати их, сказывают, велми много, а язык у них есть свой. А детей родят много; да которые родятся ни в отца, ни в матерь, тех оставляют прямо на дороге. Иные их берут и всякому рукоделию учат, а иных продают в ночи, чтобы взад не знали бежать», — припомнил Афанасий как по писаному. И что гады там ползучие в две сажени длиной встречаются, да пол-аршина в обхвате. И ползают прямо по улицам. И что по тем же улицам коровы ходят без привязи и там же спят и кормятся, а тронуть ее не моги, ибо скотина священная. Придумают тоже? Корова?! Священная?! Афанасий усмехнулся в порядком отросшую бороду. Цену побасенкам купеческим он знал не понаслышке.

Однако и стоящего товара в Индии много. И тканей воздушных, какие в иных местах не ткут, и пряностей драгоценных, и масел благовонных, что денег немалых в краях иных стоят. И персидские купцы даже шахов местных подговаривают, чтоб они купцов из земель северных убивали. Чтоб, значит, те к товару ходкому доступа не имели.

Тьфу, пропасть. И обратно возвращаться нельзя, и вперед идти опасно, хоть прямо тут ложись и помирай. Хотя ложиться и впрямь пора было. Ночь стала предъявлять права на эту землю, растягивая над ней подбитый звездами черный плащ. А из-за горизонта игриво подмигивала круглым глазом луна.

Афанасий с высоты седла присмотрел место для ночлега. Заставил коня продраться через растущие вдоль утоптанной дороги невысокие кусты и остановил его на полянке. Намотал повод на куст, чтоб жеребец мог дотянуться до большой лужи дождевой воды, скопившейся в каменной чаше. Сам напился, зачерпнул горстью и омыл лицо, шею, подмышки, утерся рубахой. Нарвал травы посуше и, свернув в жгут, засунул в тюбетейку. Помял в руках. Улегся на нее головой.

И тут же вскочил.

Снова лег, на этот раз приложившись ухом прямо к земле. Сомнений быть не могло. Топот копыт. Всадники. Около дюжины. Скачут мерной рысью, которая позволяет и передвигаться достаточно быстро, и не утомлять коней сверх меры. Вон и столб пыли, едва различимый в надвигающихся сумерках.

Купца прошиб холодный пот. Погоня?! За ним?! А за кем еще? Если даже и нет, то за его голову наверняка назначена награда, и дюжина вооруженных всадников никак не упустит возможности ее заполучить. А укрыться тут негде, даже в темноте, вона луна как светит. Да и мало ли конь заржет. Да и с дороги белоснежного жеребца заметят всяко, хоть прячься, хоть в поля скачи. Значит…

Как всегда в минуты опасности, мысли Афанасия не поспевали за телом. Еще не успев додумать, что нужно вскакивать на коня и мчать по дороге во весь опор, он уже вставлял ногу в стремя и садился в седло.

Что есть мочи хлестнул белого жеребца мешком с шахскими драгоценностями по сытому крупу. Конь, поняв, что не до игр сейчас, не стал артачиться, вставать на дыбы и даже всхрапывать. Просто понесся вперед, не щадя копыт.

Всадники заметили Афанасия. Закричали, заулюлюкали, пустили коней наметом. Копыта загрохотали чаще и сильнее. Возможно, преследователи и не догадывались, кто мчится от них во весь опор, но таков уж порядок: убегают — догоняй.

У непривычного к конной тряске Афанасия заболел зад, забулькало в животе и посветлело в глазах. Он сморгнул, но морок не уходил. Впереди словно бы разгоралась заря, но не на полнеба, как привычно в этих краях, а как-то совсем едва-едва. Будто какой-то колдун возжег маленькое личное солнце.

Может, и правда колдун? Или та самая птица, о которой сказывали купцы, пробует огненное дыхание? Или… Он же совсем недавно читал в книжице Михаила: «Возле города того горят огни неугасимые, кои священными считаются». Значит, не колдун, слава богу. Но ведь там, где есть что-то священное, должны быть служители или жрецы. Понравится ли им вторжение чужака? Афанасий хлестнул коня, тот еще немного прибавил прыти. Звон драгоценностей в мешке усилился, ножом резал слух. Зубы стучали друг о друга. Как бы язык не прикусить, а то — все, сразу с корнем, подумалось купцу.

А всадники не отставали, их кони были явно хуже посольского жеребца, но умение наездников куда выше. Еще немного, и нагонят. Или самому купцу придется остановиться, потому как терпеть боль в вывернутых ногах и страдающем паху нет никакой возможности. Или он просто сомлеет от боли и вывалится из седла.