Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей

— А-а-а-а-а! — прервал его мысли крик. — Помоги! А-а-а-а-а!!!

Кричал староста.

— Держись! — закричал Афанасий, слетая с коня.

Не помня себя, бросился к груде камней. Обежав ее, заметил старосту. Тот сидел на песке как ни в чем не бывало, на губах его играла гадкая усмешка. Почувствовав опасность, купец затормозил, но поздно.

Песок под его ногами подался. Плоские сандалии не удержали. Он почувствовал, что скатывается. Замолотил руками, пытаясь остановить падение, но песок просыпался сквозь пальцы. В облаке пыли он упал на дно внезапно появившейся воронки. Отплевываясь и протирая глаза, попытался встать, но песок опять сдвинулся, как живой. Афанасий упал на спину.

— Лучше не шевелись, — появилось над ямой улыбающееся небритое лицо. — А то так и до беды недолго. Засосет по самую макушку. Задохнешься. Медленно выбирайся, под себя подкапывая. Вершок за вершком. К вечеру, — староста из-под руки посмотрел на алеющей восток, — может, и вылезешь.

— Ах ты… — захлебнулся ругательствами Афанасий.

— И молчи. Не то сольпуги [36] Сольпуга — фаланга, бихорка, верблюжий паук ( лат. solifuga) — неядовитые членистоногие отряда паукообразных (Arachnidae). Охотится, как хищник, не сплетая паутины. тебя услышат, и тогда точно конец.

Афанасий вскочил, бросился вверх по склону, к старосте, но песок опять мягко опустил его на дно. Он снова вскочил, но не смог сделать и шага — ноги увязли по колено.

— Говорю же… А… — махнул рукой староста. — Ладно, русич, счастливо тебе оставаться. Выберешься, к нам не приходи, все равно не найдешь. А найдешь, убьем без разговоров. Понял? — Он грозно тряхнул палкой над краем ямы и исчез.

Афанасий остался один. Ему не надо было рассказывать, что будет дальше. Староста возьмет коня, сокровища, вернется к родственникам. Они уйдут в город, купят себе домики, заживут как люди и даже не вспомнят добрым словом безвестного тверского купца, умершего в пустыне.

— Эй, друже! — крикнул Афанасий во всю силу своих легких. — Верни-и-ись!

Нет ответа. Далекий всхрап коня, почуявшего приближение чужака. Едва слышные уговоры. Еще немного, и он вскочит в седло, тогда…

— Э-э-эй! Эге-гей! — заорал Афанасий надсаживаясь. — Вернись, тайну великую раскрою!

— Какую еще тайну? — раздался недовольный голос. Над краем показалась небритая физиономия старосты.

Пущенный твердой рукой нож сверкнул в воздухе. Сделав один оборот, ушел в горло по самую рукоять, оборвав зарождающийся крик. Песок жадно и без остатка впитал поток крови.

— Вот и славно, — пробормотал Афанасий, вглядываясь в закатившиеся глаза убиенного старосты. — Жаль, палочка вниз не свалилась, — разговаривая сам с собой, он отгонял нахлынувший страх. — Ну да ничего.

Купец примерился, нельзя ли как-то ухватится за тело, стащить его вниз и, подложив под ноги, использовать как лестницу. Протянул руку, стараясь, чтоб подошвы сандалий не колыхнули песка. Не вышло. Что ж, значит, придется копать. Вершок за вершком, как и говорил староста.

Чтоб не сталкиваться с мертвецом лицом к лицу, он отвернулся и взялся за противоположный край ямы. Ладонями сгребал под себя песок, как курица сор, и утрамбовывал его ногами. Хотел снять сандалию и грести ею, но голой пятке было слишком горячо, пришлось снова обуться. Оторвал от подола куски ткани и намотал на ладони.

Постепенно рассвело. Солнце стало нестерпимо палить спину, на рубахе проступали влажные соленые разводы и тут же высыхали, превращая ее в панцирь. Ворот стал тереть шею.

За два часа он продвинулся на пол-аршина. Староста не соврал. Если Афанасий раньше не умрет от жажды, то и правда окажется наверху к вечерней заре. Видать, не первый он, кто оказался в этой ловушке. Афанасию подумалось, что неплохо бы поискать под ногами, вдруг найдет чьи-то кости, а рядом с ними топор, нож или хотя бы еще одну сандалию. В конце концов можно будет взять человеческую лопатку и использовать ее как… как лопатку. Он засмеялся невольно получившейся шутке. Вот только смех вышел натянутым и нервным. Ближе к вечеру он отвоевал у песка еще пару аршин. Солнце опустилось к горизонту. На яму, в которой не покладая рук трудился тверич, стали наползать зубастые тени скал. Песок в тени приобретал неприятный, железистый оттенок, напоминавший свернувшуюся кровь.

«Ничего, ничего, — думал Афанасий. — Совсем к зорьке вечерней не получится, но к ночи вполне. В темноте и работа легче пойдет. Не так жарко, песочек остынет. Главное, чтоб конь прогуляться не вздумал». Он подналег, глубже врываясь в песок, тем более, что он тут был более каменистый и плотнее ложился в кучу под ногами. Правда, и пальцы обдирал сильнее. Купец заметил темные пятнышки крови на обмотках.

Вдруг за спиной, на самой границе зрения, что-то шевельнулось. «Покойник поднимается, — шевельнулась дурная мысль. — И даже ножа нет…» Афанасий обернулся и внимательно посмотрел на труп. Староста лежал в той же позе, в которой принял смерть. Вспухший на жаре и уже начавший слегка пованивать. С закатившимися глазами и оплетенной лыком рукоятью ножа, торчащей из горла. Мертвее мертвого.

Нет? Шевельнулся? Афанасий протер запорошенные песком глаза. Или и правда почудилось? Или рука трупа действительно шевельнулась? Пальцы дрогнули. Купец от испуга чуть не скатился с насыпанной им горки. Голова старосты чуть повернулась, уставившись на него слепыми бельмами глаз в окружении почерневшей плоти.

— Господи… — пробормотал Афанасий, широко крестясь. — Иже еси на небеси, да святится имя…

Он оборвал молитву на полуслове. Что-то темное пробежало по песку и нырнуло под труп старосты. Завозилось. Купец присмотрелся, но ничего рассмотреть не смог. Зато услышал подозрительное щелканье и чавканье. Будто кто-то положил на одну костяную пластинку кусок мяса, а другой пластинкой бил по нему сверху, иногда промахиваясь. Звук получался премерзостный.

Еще одна тень размером с небольшую собаку прошмыгнула к трупу. Тот задергался, затрясся, будто в падучей, и, кажется, даже чуть сдвинулся в направлении Афанасия. Купец пискнул, занеся руку для очередного крестного знамения, да так с ней и застыл.

Голова старосты затряслась, что-то захрустело, из темного рта вывалился длинный язык и повис тряпкой. Волосы на темени зашевелились, меж ними мелькнула блестящая палка в палец толщиной. Волосатая, суставчатая, с крючком на конце, она более всего напоминала… паучью лапу.

Афанасий не верил своим глазам. С замиранием сердца он следил, как над головой старосты расцветает веер новых лап, а следом появляется огромная волосатая морда.

Животное внимательно посмотрело на остолбеневшего купца черными бусинками немигающих глаз, угрожающе подняло передние лапы, разверзло огромные челюсти и пронзительно запищало. Оно не собиралось нападать, просто отпугивало от своей добычи. И не только от своей. Через мгновение около тела копошилась уже чуть ли не дюжина пауков. Огромных. Размером с мелкую шавку. Волосатых. Длинноногих. Они наскакивали, вцеплялись могучими челюстями в одежду, рвали ткань, как палые листья, и отхватывали от тела огромные куски.