Рихард Дюбель - Кодекс Люцифера

– Что мне теперь делать, Яр… Иоланта?

– Зови меня и дальше Яркой, – тихо попросила она. – Этo всего лишь ласкательное прозвище, и я не хотела бы, чтобы ты звал меня иначе.

– Так что, абсолютно все было ложью? – Он бессильно поднял руки.

Она высвободилась из его объятий и кивнула. Будто клинок вонзился ему в сердце.

– Каждое слово.

Он ничего не мог ответить на это. Кто-то внутри его естества ехидно спросил: «Ну а чего ты ожидал? Время верить в сказки для тебя закончилось, когда безумный монах набросился на тебя с поднятым топором!» Но кто-то другой возразил: «И все же случилось чудо: я до сих пор жив». Он покачал головой, чтобы заставить замолчать эти голоса.

– Каждое слово, – повторила она. – Каждое слово, которое я произносила недавно, когда кричала тебе: «Я тебя не люблю! Я тебя никогда не любила!» Все, все было ложью.

Мысли Андрея спутались.

– У меня есть всего три желания на оставшуюся часть жизни, – продолжала Иоланта. – Я хочу вернуть себе сына, хочу всегда быть с тобой и хочу убить отца Ксавье. Но если первые два исполнятся, от третьего я откажусь.

– Я… – начал Андрей, но этот звук не имел ничего общего с деятельностью его мозга. – Я…

– Я люблю тебя, – просто сказала она. – Когда я увидела, как ты сидишь на корточках на столе в своей хижине, я влюбилась в тебя. Когда ты вскочил и врезался макушкой в потолок, я уже любила тебя всем сердцем. А когда мы сидели в карете и, смеясь, мчались сквозь ночь, я уже знала, что не хочу выходить замуж ни за кого, кроме тебя.

– Он свел нас с тобой из-за моей истории…

– Да. Возможно, это единственное доброе дело, которое он совершил за всю свою жизнь. Ради этого стоит позволить ему жить, хоть он и чудовище. Бог позаботился о том, чтобы из злого поступка получился добрый.

Клубок в мозгу Андрея неожиданно распутался. Юноша воспринял ее слова как откровение. Злой поступок, превратившийся в добрый? Он вовсе не беспомощен, совсем наоборот.

– Как все будет дальше происходить у тебя и отца Ксавье?

– У него для меня еще одно задание. Думаю, последнее. Во всяком случае, он намекнул на это.

– И куда он заведет тебя?

– Я должна разыскать здесь, в Праге, одну женщину. Женщину, которую любит Киприан Хлесль. Он хочет добраться до него через нее.

– И ты это сделаешь?

– А что, у меня есть выбор?

– Сколько времени уйдет на это?

– Я должна стать ее подругой. Даже не знаю как. Но у отца Ксавье, как у паука в паутине, есть время.

– А у нас времени нет. Проберись в дом. Если будет нужно, вломись туда. Укради что-то, принадлежащее ей, что-то ценное. Потом мы придумаем историю, каким образом мы оказались в ее владениях, и отдадим ей это. Вот так ты заслужишь ее доверие.

– А потом?

– Потом ты можешь предупредить ее. Если же ты захочешь поговорить с ней, войдя в ее дом как посторонняя, вряд ли она станет тебя слушать. Согласна?

– Но я не могу предупредить ее! Вдруг об этом узнает отец Ксавье?!

– Послушай, если отец Ксавье хочет через нее подобраться к Киприану Хлеслю, то милости прошу. Этот человек из тех, кого не следует иметь во врагах, – я хорошо разобрался в нем. Он кажется совершенно спокойным, но я уверен: если кто-то решит стать у него на пути, он его просто размажет. Он не позволит играть с собой и, уж конечно, не отступит, если будет знать, что ему угрожает.

– Но почему мы должны так рисковать? Ведь Киприан Хлесль нам не друг.

– Потому что отец Ксавье, если решит в данной ситуации заняться им, либо сразу проиграет, либо будет слишком занят Киприаном, чтобы думать еще и о тебе.

– Но…

– И тогда ты избавишься от него. Мы избавимся от него! Разве это не стоит любого риска?

– А Вацлав? Достаточно одного слова этого чудовища, чтобы… Я так больше не могу, Андрей. – Она снова расплакалась. – Я так устала, так устала!

Андрей почувствовал, что его сжигает внутренний огонь. Он не слушал ее.

– Я должен кое-что подготовить. На это уйдет два-три дня. У меня просто не может не получиться. Как только я все устрою, сразу же дам тебе знать.

Она пристально посмотрела на него. До сегодняшнего дня он во всем подчинялся ей, чувствуя свою беспомощность, но этим вечером у него случился катарсис. [54]У него появился план, и он был уверен, что план сработает. Андрей наклонился к Иоланте и поцеловал ее в губы с такой уверенностью и горячностью, которых никогда ранее не испытывал. Затем вскочил.

– Это первый день нашей новой жизни! – прокричал он.

Волнение не оставило его и на улице, и он, широко шагая, быстро направился к Градчанам, отбросив свою привычку тихо скользить вдоль домов и ни в коем случае не привлекать к себе внимания ночных патрулей.

Он не заметил оборванца с засаленной повязкой на одном глазу, вылезшего из тени и проследившего за ним взглядом.

– Ну вот, опять, – проворчал нищий. – Почему ты. никак не оттрахаешь ее хорошенько, болван? – Преодолевая боль в суставах, попрошайка сделал несколько шагов и снова остановился. – Еще и бегает, паршивец. Ну погоди у меня. – Старик, прищурившись, посмотрел вслед спешащему Андрею. – И куда ты так торопишься, дурак? Раньше-то ты всегда приползал домой. Ну надо же! «Ты помнишь свое задание, мразь? – Так точно, отец, следить за девчонкой. Вы ей больше не доверяете? – Закрой варежку и больше не ошибайся, кретин! – Не волнуйтесь, отец, я буду придерживаться ваших указаний, пока Господь наш Иисус не спрыгнет с креста и не прикажет мне поступить иначе! – Твое счастье, мразь, твое счастье!»

Нищий развернулся и скользнул обратно в тень, отбрасываемую домом Иоланты.

– «Смотри не ошибайся, – бурчал он, – смотри не ошибайся». И самое главное: «Закрой варежку». Э-э-э! Идите-ка вы к черту, отец Ксавье!

– Б… б… больше н… н… не н… не надо, – выдавил из себя Бука.

– Нет, – согласился Павел и раздавил пальцами подушечку мха. По пальцам побежала бурая, как кровь, вода. – Больше так не будет.

Из своего укрытия они наблюдали за деревушкой в стороне от дороги. Над крышами вился дымок. За это время весна вступила в свои права и не собиралась позволять зиме сбивать себя с толку, но внутри домов все еще царил влажный холод оттепели. Павлу показалось, что далеко впереди, а ровными холмами, он заметил слабое сероватое мерцание, исчезающее, если посмотреть на него прямо, а не искоса. Это, должно быть, Прага. Там тоже из труб идет дым.

Их путешествие могло бы оказаться приятным: с момента его начала воздух нагрелся, от неожиданных весенних дождей они каждый раз успевали вовремя спрятаться в укрытие, а поскольку дороги были полны путешественников, им удавалось хорошо питаться – когда движение открывается, путешественники охотно подают странствующим монахам, чтобы убедить Бога и святых позаботиться об интересах дающего. Птицы в лесах пели так громко, что Павел и Бука, когда устраивали привал под открытым небом, постоянно просыпались на рассвете, но это было все же приятнее, чем быть вырванным из сладкого сна перезвоном колоколов, зовущих к заутрене, чьи тонкие и неблагозвучные переливы проникали в каждую келью монастыря Браунау Вода в ручьях стала чистой и свежей и еще сохраняла вкус снега, что было особенно приятно, когда весеннее солнце нагревает рясы, а зима уже отошла в прошлое. И все же пять из семи дней, проведенных в дороге, были сплошным мучением.