Поль Кок - Вишенка. 2 том

— Друг мой, я не могу опомниться от удивления!

— Я тоже!.. Мне кажется, я грежу!

— Госпожа де Фиервиль называла меня своей племянницей, брала за руку… пожимала ее с любовью… была со мной так дружелюбна!

— Действительно, все это очень странно!..

— Откуда взялась такая перемена?.. Не угадываешь ли, Леон?

— Нет, как ни стараюсь… В последний раз, когда мы были у нее, она приняла нас с такою холодностью… почти грубо!..

— Правда… но, может быть, с тех пор она одумалась… пожалела, что так дурно нас приняла… наконец, ведь ты ее племянник, она должна тебя любить… вероятно, ради тебя она сказала себе: «Прощу его жену». Впрочем, какова бы ни была причина, я буду очень рада, если она будет теперь добра ко мне… Может быть, она когда-нибудь меня и полюбит, и уверяю тебя, я буду весьма счастлива, если это случится. Но ты ничего мне не отвечаешь, друг мой? О чем ты думаешь?

— Об этой неожиданной перемене в госпоже де Фиервиль по отношению к тебе. Милая моя Агата, я знаю свет лучше тебя, в особенности хорошо знаю гордый, непреклонный характер моей тетки… и если уж сказать тебе всю правду, то… я опасаюсь от нее какого-нибудь вероломства.

— Ах, Леон, зачем так думать?.. Зачем предполагать, что твоя тетка так зла?

— Милый друг, есть очень верная пословица: природа возьмет свое. Волк не может превратиться в ягненка, а лисица в осла… если изменяют свои повадки, то только для того, чтобы совершить какое-либо злое дело…

— Но зачем твоей тетке желать мне вредить? Я ничего ей не сделала дурного.

— Она была в бешенстве, что я женился на тебе, и ей бы хотелось доказать мне, что я и сам в этом теперь раскаиваюсь… Чем больше она видит, что мы счастливы, тем больше она сердится… Есть столько людей на свете, для которых наказание видеть чужое счастье и которые готовы все сделать, чтобы его разрушить! Но что хуже всего, моя милая Агата, это то, что часто в кругу своего собственного семейства, где следовало бы находить только чувства любви и привязанности, встречаешь ненависть и злобу; хорошо еще, если ко всему этому не примешивается неблагодарность… потому что тем, которым они всем обязаны, тем-то они и не прощают их счастья.

— Ах, друг мой, как свет жесток!

— Да, свет очень зол, и каждый день мы имеем доказательства, что время и опыт его не исправляют. Но, может быть, я и ошибаюсь насчет намерения госпожи де Фиервиль, сердечно желаю, чтобы я был не прав; если она искренно примирится с нами, мы от души ее полюбим. Но пока будем осторожны… и не будем спешить с визитами.

Мы видели, что госпожа де Фиервиль с некоторого времени стала оказывать чрезвычайное расположение супругам Шалюпо; она осыпала их любезностями и доказательствами дружбы, что было большой милостью с ее стороны, потому, что она редко бывала любезна со своими знакомыми. Поэтому господин и госпожа Шалюпо сделались ее привычными посетителями и почти всегда являлись на ее вечера по четвергам.

С тех пор как госпожа де Фиервиль была в театре и видела, как господин Митоне раскланялся с господином, разговаривавшим в ложе рядом с нею, она почувствовала тоже величайшую нежность к этому старичку с глуповатым видом, которому она прежде не дозволила бы подать себе руки, чтобы свести себя с лестницы.

Господин Митоне не в одно прекрасное утро был очень удивлен, получив от госпожи де Фиервиль весьма любезную записку, в которой она приглашала его к себе обедать на завтра. Господин Митоне, который никогда не знал, как ему убить день, поспешил явиться в назначенный час к госпоже де Фиервиль, которая приняла его, так же как и супругов Шалюпо, то есть с распростертыми объятьями. Она имела терпение слушать на протяжении всего обеда рассказ господина Митоне, как он приручает карпов и маленьких красных рыбок; ей было до смерти скучно, но чего бы она ни сделала, чтобы достигнуть цели; эта дама была на все способна.

Взяв слово со своего посетителя приходить к ней по четвергам, госпожа де Фиервиль между прочим спросила:

— Кажется, тогда в театре я видела, что вы раскланивались с одним господином… господином Фромоном, если не ошибаюсь?

— Господином Фромоном? Очень может быть… я знаю одного Фромона.

— Он мне показался весьма любезным человеком… он разговаривал так умно, так забавно.

— Вы думаете?

— Разве вы его не знаете?

— Напротив…

— И вы не находите его любезным?

— Он очень приятный… такой веселый… он гуляка… он получил наследство от своего дяди.

— Вы мне это говорили… на наших вечерах… знаете, умные люди редки.

— Это правда… это говорят во многих домах, где я бываю.

— Я бы очень желала видеть у себя этого господина Фромона… он мне понравился с первого взгляда… бывают такие личности, которые сразу оказывают на нас приятное впечатление… Не правда ли, господин Митоне?

— Точно так… то есть… я не знаю…

— Послушайте, мой милейший господин Митоне, мы с вами старые знакомые… старые друзья, поэтому скажу вам прямо: приводите ко мне как-нибудь вечером этого господина, согласны?

— С большим удовольствием, сударыня… но позвольте… захочет ли этот господин прийти к вам?

— Мне кажется, господин Митоне, что я ношу такое уважаемое имя, занимаю такое положение в обществе, что… господин Фромон может быть только польщен моим приглашением…

— Я это и хотел сказать… я неверно выразился… он, вероятно, будет очень рад бывать у вас…

— Повторяю вам, что нынешней зимою я хочу немного оживить мои вечера… у меня будет несколько балов… и концертов…

— Балов… мне надо выучиться танцевать…

— Вы нисколько не обязаны это делать… в особенности, если вы будете приводить ко мне на вечера молодых людей.

— Ничего… я все же выучу несколько фигур, вдруг придется быть четвертым в кадрили.

Господин Митоне ушел от госпожи де Фиервиль, спрашивая себя, не покорил ли он сердце этой дамы, а тетка Леона после его ухода думала:

«Надо иметь терпение, чтобы выносить присутствие этого господина… но еще немного времени… и я достигну цели. А, господин Дюмарсель, вы тоже находите прелестной эту женщину! Одной причиной более, чтобы я ее ненавидела».

С тех пор как Вишенка жила в Париже, Сабреташ через каждые два дня бывал у нее, но он редко оставался обедать: в прекрасных гостиных парижского дома ему было как-то неловко, не так привольно, как в «Больших дубах». Ему нужно было только взглянуть на свою любимицу, пожать ей руку, и он возвращался к себе довольный, унося счастье на целый день. Это чувство порой разделял с ним и Петард, который всегда, когда приходил к нему, спрашивал о госпоже Агате-Вишенке.

Молодая женщина, как только их посетил Сабреташ, уведомила его о перемене, происшедшей в госпоже де Фиервиль по отношению к ней. Рассказывая об этом своему прежнему покровителю, Вишенка думала, что и он будет радоваться так же, как и она, но, к ее удивлению, он нахмурил брови и с подозрительным видом покачал головой.