Эли Берте - Шофферы или Оржерская шайка

– Э, и право, Греле, можно подумать, – ответила презрительно Роза, – что ты сама это испытала. Я вовсе не желаю тебя, милая, обидеть, но согласись, что между нами есть разница.

И она кокетливо обмахнулась своим плащом.

– Я не всегда была так безобразна и так покинута, как теперь, – грустно ответило бедное создание. – Я была молода, хороша собой; я любила с полным самоотвержением, этой любви принесла я в жертву честь, семью, и теперь от меня отворачиваются, меня презирают, меня более не знают.

Роза невольно задумалась, но скоро она опять гордо подняла голову:

– Со мной этого не случится, – сказала она, – а если бы и случилось…

– Что бы вы тогда сделали, мадам Роза?

– Я не знаю, но мне кажется, что я все бы переломала, исковеркала бы…

– Вы сделали бы то же, что и я, мадам Роза, вы бы подчинились своей участи и только тайно плакали бы.

Роза молчала. Ее ноздри раздувались, брови были сдвинуты. Но через несколько минут она нетерпеливо кивнула головой.

– Ба, – опять заговорила она, – все это пустяки! Послушай, Греле, будь же рассудительна. Сознаюсь, я сделала ошибку, заставив тебя исполнить поручение, которое может рассердить моего мужа, но что ж ты хочешь? Я совсем теряю голову, когда ревность одолевает меня. Наконец, теперь пособить уже нельзя. Впрочем, чего тебе бояться Бо Франсуа? Он тебя может быть и не убьет.

– Ах, если бы дело шло только о смерти! – отвечала Греле. – Уж давно жизнь для меня тяжелое бремя… Но мадам Роза, – продолжала она мрачно и со страхом, -разве не может он, из желания отомстить мне, взяться за моего ребенка, моего бедного невинного ребенка?

И в это время, безумно схватив своего сына, она начала осыпать его ласками. Даже ветреную Розу тронул этот взрыв материнского чувства, между тем она опять нетерпеливо проговорила:

– Честное слово, милая моя, ты окончательно с ума сходишь. Может ли Франсуа, такой всегда справедливый, мстить твоему сыну за поступок, сделанный тобой? Если только Етрешский мальчуган сам чего не напроказил, то ему нечего бояться Мега.

– К несчастью, это не так, мадам Роза, – ответила Фаншета, все еще державшая сына на груди. – Кажется, учитель Жак де Петивье хочет на него жаловаться и Мег, вероятно, очень рассердится.

При этих словах Етрешский мальчуган, вырвавшись из ее объятий, со слезами на глазах заговорил:

– Мне очень жаль, что я тебя огорчаю, мама; но все они хотят заставить меня воровать, а ты мне сама говорила, что это очень дурно… Еще я не хочу пить водки, потому что я бывал болен от нее, я не хочу играть и бегать с другими, потому что они все меня колотят.

Фаншета стремительно зажала рукой рот ребенку.

– Молчи, молчи, – беспокойно заговорила она. – Не слушайте его, мадам Роза; как хорошо сделали бы, если б отпустили нас с сыном; мы ушли бы на другой конец Франции и жили бы там как могли… Если бы вы были так добры, что попросили бы у Бо Франсуа для нас этой милости, вам он, я уверена, не откажет.

– Я ни во что не вхожу, – сказала она сухо, – и не мешаюсь в дела шайки. Франсуа может делать, что хочет, я не хочу судить ни о чем, ни осуждать его; люби он меня всегда, и мне достаточно… – Впрочем, – продолжала она более мягким тоном, – так как я причиной того затруднительного положения, в котором ты теперь, я сдержу свое обещание и не оставлю тебя, а потому ни твоему сыну, ни тебе нечего бояться за это несчастное сегодняшнее дело.

– Услыши вас Господь милосердный, мадам Роза! -сказала Фаншета, подняв глаза к небу.

– Господь! – повторила вздрогнув, молодая женщина. – Разве ты еще думаешь о Боге, Греле?

– Очень часто, – прошептала, вздохнув, Фаншета.

Закрыв лицо руками, Роза несколько минут молчала; наконец она встрепенулась, сделав движение, как будто желая этим отогнать докучливую мысль.

– Ну, оставим это! – проговорила она. – Да, Греле, Франсуа скоро придет, я даже удивляюсь, что его до сих пор нет. Хорошенько подумав, мне кажется, что хорошо было бы, чтобы он сначала не видал тебя. Следует мне прежде увидать и уговорить его. Я уж знаю, как за это взяться, лишь бы он согласился только меня выслушать, в таком случае я за него отвечаю. Что до тебя, то тебе бы спрятаться где-нибудь в лесу, пока я не дам тебе знать, что ты можешь прийти безопасно. Отчего бы тебе не пойти в лачугу угольщиков, она всего в пятистах шагах отсюда. Место пустое, наши люди всю ночь проведут здесь в песнях и плясках, значит, никто из них тебя там не тронет, ты спокойно там останешься, пока я не пришлю за тобой.

Фаншета задумалась.

– Вы правы, мадам Роза, – сказала она наконец, – вы успокоите Мега, а я пока посижу в хижине угольщика. Но, – прибавила она, снова залившись слезами, – мне опять надо оставить сына, и без того уж я восемь дней не видела его, а когда мне хоть на несколько минут приходится с ним расставаться, то… отчего ж мне не взять и его туда с собой?

– Нет! Его-то отсутствие может быть замечено и внушить подозрение, впрочем, в продолжение вечера мальчик может несколько раз ускользнуть и сбегать тебя проведать.

– Да, да, мама, – заговорил торопливо мальчуган, -спрячься поскорее, если тебя хотят обидеть, я приду к тебе в шалаш и если мне дадут хлеба с мясом, то я принесу тебе.

Греле тихо поднялась, чтобы повиноваться, но готовую уже уйти, ее еще раз охватил порыв горя и отчаяния.

– Мадам Роза, – говорила она, рыдая, – я следую вашему совету, но, не знаю почему, у меня надрывается сердце, когда я целую своего мальчика… А вы обещаете мне, не правда ли, оберегать его? – Вы отдадите мне его, мадам Роза? Я вам его поручаю.

– Несносная плакса! – сердито вскрикнула Роза. – Ну да, конечно, отдадут тебе твоего сына, что с ним сделается?

Испугавшись, что обидела свою гордую покровительницу, бедная Фаншета пробормотала несколько извинений, потом еще раз напомнила мальчугану, чтоб прибежал к ней, как только он сможет ускользнуть, и еще раз крепко прижав его к груди, скрылась в чаще леса.

Прошло два часа. Успокоившись насчет матери, которая, хоть он и не знал чем, рассердила Мега, Етрешский мальчуган со свойственной его летам беззаботностью, присоединился к пирующим.

Роза осталась, таким образом, одна перед огнем.

Спрятав голову в свой плащ, она глубоко задумалась. Никто не смел подойти нарушить ее одиночество, и сидела она тут одна, не обращая внимания ни на пение, ни на пляску шумного сборища.

Дело в том, что красавица разносчица, несмотря на высказанную ею Фаншете самоуверенность, начала сомневаться в своей власти над мужем. Действительно, Бо Франсуа не раз прощал ей подобные выходки ревности, как, например, в ту ночь, когда она отправила меревильских дам и Даниэля из домика Франка; но Роза не скрывала от себя то, что с некоторого времени она много утратила в расположении мужа; он уже не так часто и не с таким удовольствием виделся с ней как прежде, а во многих случаях уже показал ей холодность.