Альбер Бланкэ - Война амазонок

– Говорите же, что он вам поручил, – сказал Мартино, хорошо знакомый с действиями Гонди.

– Господин советник, подходя к вашему дому и увидев вас на балконе, я подумал, что мое известие должно быть очень важно для вас.

– С вами всякое терпение потеряешь, – сказал Мартино, побледнев.

– У вас прелестная жена и неизбежно много завистников.

– К делу, скорее к делу!

– И все же, вы никогда не были ревнивы.

– Ах ты мошенник…

– Не гневайтесь и забудьте, что я вам говорил, – сказал нищий, направляясь к двери.

– Останься и договаривай, проклятый! – закричал Мартино, подбегая к нищему и хватая его за одежду, внушавшую отвращение.

– Господин советник, я вижу, что прямодушие подвергает большим опасностям и что вы не совсем благосклонно поступите с тем, кто вам скажет правду.

– Даю тебе слово отпустить тебя и еще дать тебе луидор, если выскажешься скорее…

– Насчет того, что всегда хочется узнать? – подхватил нищий со злобной улыбкой.

– Речь идет о госпоже Мартино?

– Ничто не может сравняться с ее христианским милосердием; во всем Сент-Антуанском квартале раздаются благословения и благодарственные похвалы ей. Однако, несмотря на общую преданность, случается иногда услышать о лучших людях страшные вещи.

– А что это за вещи?

– Говорят, что, не удовлетворяясь спокойной и постоянной любовью молодого мужа, который всеми считается за олицетворение чести и благородства, она находит и тайные наслаждения.

– Негодяй! Как ты смеешь…

– Я только повторяю.

– И это коадъютор подсылает тебя?

– Господин коадъютор знает отвагу и предприимчивость госпожи Мартино, знает, что она связана дружескими отношениями с некоторыми знатными дамами двусмысленной репутации, знает он все это и в своей любви и преданности вам боится, чтобы не подействовал дурной пример на ту, которую прежде называли образцом добродетельной жены.

Советник вне себя от печали и отчаяния хотел схватить за горло бессовестного клеветника, но тот отступил от него и выставил обе руки перед его глазами. Эти руки были до того ужасны, покрыты язвами, струпьями и грязью, что вид их остановил несчастного мужа.

– Договаривай же, проклятый, договаривай!

– Извольте, если вам это угодно. Господин коадъютор советует вам получше присматривать за поведением прекрасного юноши, который с некоторого времени часто посещает вас.

– Какой это юноша?

– Господин Жан д'Ер.

– Жан д'Ер? Не может быть, это честнейший человек в мире.

– Этот лотарингский рыцарь – самая безнравственная душа, готовая на всякое бесчестье, – сказал нищий с сердечным сокрушением о чужих грехах. – На его совести лежит много тяжких грехов; надо опасаться, что он станет со временем развратнейшим вельможей при дворе, если только не последует вскоре заслуженная им казнь или не выгонят его.

– Но герцогиня Монпансье и его высочество герцог Орлеанский оказывают ему великое доверие.

– Это только доказывает, что его хитрость равняется его злобе.

– Нет, нет, это неправда; тебя не посылал коадъютор с этим поручением, и я не понимаю, что за цель…

– У господина кардинала нет другой цели, как только быть вам полезным. Кроме того, он дал заметить, что госпожа Мартино давным-давно…

– Кончай, змея, выпускай весь свой яд!

– …в самых лучших отношениях с герцогом де-Бофором.

– Давным-давно!…

Тут уж советник не вытерпел и, забыв все отвращение, которое внушала ему гнусная наружность нищего, бросился на него, но злобный вестник проворно отворил дверь и со всех ног бросился через все комнаты к выходу. Мартино догнал его на лестнице, но тут, при виде сбежавшихся слуг, он оправился и, вынув из кармана луидор, бросил его вслед бежавшему.

– Возьми, негодяй, ты забыл о вознаграждении, – закричал он.

Но нищий бежал без оглядки прямо за ворота и скоро исчез из вида.

«Денег не взял, – подумал советник, – нет, это не нищий».

В глубоком раздумье ушел он в свой кабинет. Взволнованный, терзаемый мучительными сомнениями, опустился в кресло перед конторкой, думая про себя, что переданная ему весть может быть основана на истине.

Долго сидел Мартино под гнетом невыносимой печали, погруженный в какую-то тяжелую дремоту. Он облокотился обеими руками на конторку, опустив на руки голову. Горячий поцелуй на руке вдруг пробудил его.

– Генриетта! – воскликнул он.

– Боже мой! Что с тобой, Арман? У тебя глаза полны слез!

Советник оглянулся и, увидев герцогиню де-Лонгвилль, вошедшую с его женой, хотел было встать и поклониться ей, но силы оставили его и голова его упала на руки.

– Любезнейший Мартино, – воскликнула герцогиня, подбегая к нему и ласково кладя руку на его плечо, – вы знаете, что я готова все сделать для вас.

– Ах! Герцогиня, ни вы и никто другой не может устранить причину моей горести, которая проникла в самые тайные изгибы моего сердца, подрылась под основание даже моей жизни…

– Боже мой! Что же такое случилось? Арман, говори же!

– Ах, герцогиня, я самый несчастный человек в мире! Она меня разлюбила!

– Я? Я разлюбила тебя? – воскликнула Генриетта и, схватив обеими руками его голову, покрыла ее поцелуями. – Я разлюбила тебя! Но кто же осмелился произнести такую ложь?

Мартино тряхнул головой, как бы прогоняя недобрые мысли, и, схватив руку жены, крепко пожал ее.

– Ты права! Это была ложь, и я совсем обезумел.

– О! Вы можете полностью доверять ей! – воскликнула герцогиня в великодушном порыве.

– Простите меня, герцогиня, что я сделал вас свидетельницею смешной сцены и моей глупой слабости.

– Мне простить вас? Ах! Господин Мартино, вы мне доставили счастье присутствовать при зрелище искренней любви чистых сердец, каковы ваши… О! Зачем Господь не дал и мне подобной участи? Зачем я не знаю таких чистых радостей? Два сердца, соединенные законным союзом и любящие друг друга глубокою, чистою любовью – о! Друзья мои, ведь это небо, это уголок рая открывается перед моими глазами.

Дверь отворилась, и вошел Гонтран-Жан д'Ер.

Мартино побледнел, и Генриетта, державшая его за руку, чувствовала, как его рука задрожала.

– А, понимаю, – прошептала она.

Советник выразительно пожал ей руку и с улыбкой подошел к молодому человеку.

– Очень рад видеть вас, друг мой, – сказал Мартино, делая ударение на последнем слове и протягивая ему руку с таким достоинством во взгляде и осанке, что Гонтран был поражен.

– Предупреждаю вас о прибытии ее высочества, – сказал он, покраснев, но дружески пожимая протянутую ему руку.

Почти вслед за тем вошла герцогиня Монпансье.

– Ах! Как я рада, что вы здесь, милая кузина, – сказала принцесса, обнимая герцогиню де-Лонгвилль. – Теперь наши дела пойдут скорее.