Альбер Бланкэ - Война амазонок

– А кто его знает, нет ли позади него какого-нибудь носильщика или острого лезвия?

– Так чего же ты хочешь от меня?

– Хочу вам сказать, что вчера Ле-Мофф чуть было не убил Бофора.

– А ты веришь Ле-Моффу?

– Еще бы не верить.

– Ах ты простофиля! Ле-Мофф для нас пропащий человек. Он столько раз промахнулся, так часто выпускал из рук Бофора, что ему нельзя верить.

– Положим, что так. Но важно то, что народ хотел его растерзать и с неистовыми криками провожал до самой тюрьмы. Теперь ведется следствие.

– Ну так что же?

– А то, что он выдаст меня, покажет, что я его подкупил, а так как я нахожусь на службе у вашей светлости, то…

– А мне-то что за нужда?

– О! Ваша светлость, если вы это принимаете так спокойно, то мне и говорить нечего.

– Ты можешь спать как убитый.

– Вы не боитесь обличений?

– Я боюсь только прогневить моего короля, а правосудие никогда не покарает дворянина, получившего почетную рану на службе его величества и известного за самого верного и преданного слугу его первого министра.

– Вот и прекрасно: вы спокойны и я тоже.

– Теперь же, Гондрен, ты должен придумать средство, чтоб растолковать Маргарите, что если она хочет добровольно принять, как друга, того человека, который из любви к ней – понимаешь, из любви – завлек ее в замок Эвекмон, то ей будет возвращена маленькая сестра.

– Это не мудреная вещь.

– Если она откажет, скажи ей, что ей возвратят труп малютки.

– Она согласится.

– Сделай это, любезный, и твоя жизнь обеспечена.

– Сегодня же вечером все будет устроено. Я бегу.

– В добрый час, я люблю такое усердие. Беги, мой верный слуга, и Бог тебе да поможет.

Несколько секунд он смотрел вслед Гондрену, который вскоре скрылся в направлении Гревской площади, где горели великолепные фейерверки и все окрестности были блистательно иллюминованы.

Но Гондрен не сделал и десяти шагов, как вдруг выскочил какой-то человек и стал поперек дороги.

– Это что! – закричал мнимый нищий, пятясь назад.

– А вот что, злодей! – воскликнул Ренэ, схватив его за горло.

– Ренэ Мансо!

– Это я, проклятый! Говори, где малютка? – спросил он и, не давая ему опомниться, смял под себя.

– Выпусти меня, изверг! – зашипел Гондрен.

– Не выпущу, пока…

Но Ренэ не успел кончить, потому что Гондрену удалось вытащить кинжал и воткнуть его в грудь бедного юноши.

Ренэ вскрикнул и повалился навзничь, выпустив из рук Гондрена. Он упал на мостовую, сильно ударившись головой о камень.

Гондрен бросился бежать, но через несколько минут успокоился и тихо направился к ратуше, сверкающей огнями.

В древнем дворце купцов доброго города Парижа бал был в полном разгаре. Что называется, пир горой, потому что, во-первых об этикете не было и помину, а во-вторых, парламент в этот день назначил приговором цену за голову общего врага, ненавистного кардинала.

Советник Мартино, предложивший это требование от имени правительства, был героем дня. Даже его враги предсказывали, что быть ему после первых выборов президентом.

– Ты был красноречив, как ангел, – сказала Генриетта, обнимая его по возвращении с заседания.

– Кто тебе это сказал?

– Герцогиня де-Монпансье прислала Жана д'Ера рассказать мне о твоих успехах.

– Опять Жан д'Ер!

– Полно, ревнивец, имей же полное доверие к твоей жене.

– Ты права, если тебе хочется, продолжай принимать Жана д'Ера по-прежнему, как будто ничего не было. Не надо давать повод злым языкам, которых спустили с цепи против счастливейшей семьи в Париже.

Вследствие взаимного согласия прекрасная советница была по обыкновению любезна с Гонтраном, занимавшим место в блистательной толпе, окружившей ее по случаю успехов ее мужа. Но ее веселое, насмешливое остроумие приводило в отчаяние молодого человека, который начинал уже возмущаться случаем, подчинившим его волшебной власти.

– Да, – говорил он ей, пользуясь шумом оркестра, – только смерть прекратит мою любовь, подвернется случай умереть, я не упущу им воспользоваться – будьте в том уверены.

– Запрещаю вам рисковать жизнью и приказываю вам обнажать шпагу не иначе, как только в случаях, когда опять можете заслужить похвалы и благодарность честных людей.

– Завтра герцог де-Бофор отправляется с войском, чтобы отрезать путь королевской армии, а меня там не будет!

– Это доставит мне удовольствие видеть вас!

– Жестокая! Вы смеетесь над самой чистой и страстной любовью…

– Нет, это не чистая любовь, потому что я не могу слышать о ней, не делаясь преступницей.

– Вы преступны?

– Как и всякая другая женщина, господин обольститель. Вы смотрите на вещи с вашей точки зрения, а не с точки истинной чести.

– Позвольте, однако…

– Однако вы знаток во всех отношениях по делам чести. Полноте, друг мой, будьте рассудительны; скажите себе раз навсегда, что я не могу быть вашей, и позвольте мне вас женить. Я вам найду невесту, прекрасную во всех отношениях.

– Никогда, никогда! Я буду принадлежать вам или никому. Вот закон, какой я сам себе предписал.

– Замолчите и ступайте скорее к герцогине де-Монпансье, я вижу, что она на нас смотрит и, кажется, делает нам знаки.

Гонтран повиновался и подошел к принцессе.

– Господин Жан д'Ер, – сказала принцесса тихо, – через час вы должны кончить свои сборы к отъезду.

– Слушаю, ваше высочество.

– Завтра утром вы поедете с герцогом де-Бофором, который предводительствует иностранным войском, призванным кардиналом Мазарини во Францию.

– Слушаюсь, ваше высочество, – отвечал молодой человек, скрывая свою радость.

– Через час, не раньше. Не уходите отсюда, пока я вам не скажу.

В эту минуту оркестр, все время игравший разные пьесы в ожидании прибытия герцога Орлеанского, грянул торжественный марш, что означало прибытие принца, всходившего на крыльцо в сопровождении старшин, головы купечества и всей блистательной свиты.

Гастон торжествовал. Его посадили в кресло, походившее на трон. С величавой самоуверенностью принимал он общественные почести. Затем он встал, обошел все галереи, рассыпая направо и налево любезные слова, пожимая руки – счастливый успех, увенчавший опасную, с подводными камнями игру, которая называется популярностью. Он сам себе задавал вопрос, что может выйти из этих восторгов. Обойдя все залы, он возвратился в главную убежденным, что Шалэ и Сен-Марс, пытавшиеся сделать его королем посредством заговоров, были жалкими простофилями, занятыми личными выгодами. Чтобы столь прекрасное предприятие увенчалось успехом, нужно многое, очень многое.

– Надеюсь, что этот прием заставит вас уехать завтра в Орлеан, – сказала ему принцесса Луиза.