Сергей Нуртазин - Русский легион Царьграда

– Значит, это я тебя видел на торгу невольничьем в Царьграде? А я-то думал, почудилось! – сказал Мечеслав, ударяя кулаком по столу. – Да, воистину пути Господни неисповедимы! – перекрестившись, воскликнул он.

– Гляжу я, Мечеслав, ты веру чужую принял, как князь твой Владимир, которому ты служил! А ведь это тот самый князь, что мать вашу погубил! Он же сестрицу твою в полон увел, холопкой сделав, и обиталище наше, разоривши, пожег! Ныне же племена, роды вольные славянские под свою руку силой берет! Богов своих отверг, позабыл, продал за царевну греческую и, изменивши им, надругался над ними! – вскричал старик, глядя на Мечеслава гневным взором.

Думы мои такие: каждый человек может жить по своему разумению, каждый вольным на свет рожден и дани никому давать не должен. Сколь племен славянских есть, и у каждого уклад свой, свои обычаи, отличные от других, и неладно это, чтобы одно племя над другим стояло, тем более люд пришлый! Мы, Мечеслав, род свой ведем от князей родовых словенских, народом выбранных. Так что не простого ты роду, а потомок княжий. Но пришли варяги и порушили устои наши и стали править на землях наших. Долго противились мы этому, но извели находники род наш, один я остался. Вот и решил с другами покинуть землю родную и подался в земли радимичей. Другов своих я здесь потерял, зато матушку вашу обрел. Так и остался в местах этих глухих, в лесах дремучих, решил покой для себя обрести, ан не вышло.

В отцовой избе повисла напряженная тишина. Мечеслав, словно очнувшись ото сна, сказал:

– Не кори меня, батюшка. Не все идолы такие добрые, как у нас на капище, иные кровь людскую пьют, и деву, что люба мне была, они погубили! А вера Христова добру и терпению учит, и не вся о том правда, что люд славянский креститься не хочет! Владимир и сам славянской крови, мать его Малуша славянского племени! Князь же, веру православную приняв, милосерднее стал, добрее к людям и тем грехи свои искупил! Слыхивал ли ты, что чернецы-монахи христианские, Кирилл и Мефодий, письмена славянские создали, а мастера ромейские помогают нам грады каменные строить и храмы лепотные? – сказал Мечеслав.

– На что нам письмена их? У нас свои берестяные грамоты имеются, со своими знаками! Их храмы каменные есть избы мертвые. Древо живо, каменья мертвы! Потому и боги наши из древа живы поныне, а греческие, что в каменных избах живут, мертвы! Робичич же твой насильничает и кровушку людскую льет, заставляя люд славянский веру ромейскую принимать! У нас вера своя имеется, пращурами нашими даденая! Те же, кто от родов отходит, корни свои теряет! Оттого нестроение, оттого люд наш худой делается, – закричал отец, бледнея. Его взгляд, поблекшие от старости глаза стали жестокими и колючими.

– Люд худой – от злобы, зависти и жадности! Христос же учит избегать сих пороков! Боле, отец, спор вести не желаю, поскольку не пристало мне старшему перечить, так как сказано в заповедях: «Почитай родителей своих», да и пращурами нам то же завещано. Не о том надобно речь вести, повстречавшись после долгой разлуки! Одно хочу молвить! Был я во многих землях и видел там силу великую воинскую, и каждый норовит в тех землях поживиться, а многие, в нашу сторону взирая, думу думают, как ополчиться на нас. А ведь бывало, что платили мы дань хазарам да варягам, и горели наши грады и веси! Не нашу ли землю по сию пору печенеги зорят? Так вот, ежели будем мы порознь, сломит нас ворог, а чтобы избежать сего, надобно нам единство: князь один и вера единая! – Мечеслав медленно встал, вышел из-за стола. – Не серчай, тятя! Позволь мне избу покинуть. Душно мне, нездоровится, видать, раны былые проснулись, – сказал он и вышел во двор. Вечерний воздух был прохладен и свеж. Мечеслав, почувствовав облегчение, присел во дворе на скамью. Думы о житье человеческом нахлынули на него, словно морская штормовая волна. Он сидел, склонив голову, глядя невидящим взором прямо перед собой, когда его, как ему показалось, окликнул голос матери. Нет, это была Красава.

«Господи, как же похожи их голоса, завтра же надобно на буйвище сходить, матушке поклониться», – подумал Мечеслав.

– Мечеслав! – вновь раздался встревоженный голос Красавы. Открылась дверь, из избы вышел Радим. Подойдя к Мечеславу, он положил ладонь ему на плечо:

– Не серчай. Отец тебя ежедень поминал, кручинился.

– Пойдем, Мечеславушко! Батюшка к столу кличет! – сказала Красава.

До поздней осени, до самого листопада, прожил Мечеслав в родном сельце, помогал по хозяйству, в доме и в поле, мастерил поделки из дерева и игрушки для детворы. Часто ходил он с Радимом силки ставить да с маленьким Мечеславом – по грибы и ягоды, рассказывал ему о землях дальних, о битвах великих, о царях, князьях и витязях славных, обучал его искусству воинскому, как когда-то обучал его отец. Особо радовалась возвращению брата Красава, начавшая уже поговаривать, что пора бы ему, Мечеславу, жениться, уж и невесту стала подыскивать. Но однажды вечером, обратившись к отцу, он сказал:

– Уйду я, батюшка, как солнце взойдет. Долг у меня перед сотоварищем своим погибшим. Невеста у него средь торков осталась, надобно найти ее, кошель да вещи товарища передать. Куда далее мой путь ляжет и когда вернусь, не ведаю! Как не ведаю, буду ли жив. Но коли жив буду, навещать вас стану, а может, и здесь осяду. Одно же знайте: что бы ни стряслось, буду я о вас помнить, как помнил всегда, потому что вы есть род мой, потому что дороги сердцу моему! А теперь хочу одарить вас на прощание. – Мечеслав подошел к углу, где лежали его пожитки, и взял суму. Вынув из нее кошель с монетами, отдал его отцу. – Это вам, батюшка, не держите на меня обиды, коли что не так! – сказал Мечеслав, поклонившись отцу. Старик протянул к челу Мечеслава сморщенную, покрытую коричневатыми пятнами, с крючковатыми пальцами руку и потрепал его по волосам.

– Да чего уж там… – сказал он со слезами на глазах и обнял сына.

Мечеслав усадил отца на лавку, бережно достал из сумы тряпицу и, развернув ее, вынул маленький образок Покрова Пресвятой Богородицы, уместившийся у него на ладони.

– Пусть образ сей хранит вас, пусть отведет беды от вас Пресвятая Богородица! Примите от меня этот дар! Он сбережет вас от насилия! Если придут сюда вои княжеские обращать вас в веру греческую, покажите им образок и скажите, что Мечеслав, сын и брат ваш, служил князю Владимиру! А лучше в Бога уверуйте, как уверовал в него я! – проговорил Мечеслав, обращаясь к Радиму и Красаве. – А это тебе на ловитву ходить, – сказал он, доставая из сумы свою шапку, опушенную соболем, и водружая ее на голову Радима, – и коня вам оставляю, в хозяйстве сгодится. Назад пеше пойду.

– Ну, за это отдарю я тебя своей шапкой бобровой, будешь к князю на пиры в ней ходить! – сказал Радим.