Дина Лампитт - Солдат удачи

— Что ты имеешь в виду?

— Я мечтал о ней еще с тех пор, когда был ребенком. Я мечтал о девушке с рыжими волосами. Она несколько раз являлась мне в видениях.

— Забавно… со мной было то же самое, — медленно проговорил Джон Джозеф. — Это прекратилось с тех пор, как я покинул Саттон, но пока я там жил, мне часто снилось, будто я умираю в военной палатке на руках у рыжеволосой женщины.

Джекдо задумался. В мыслях он снова был в Испании, при дворе, где служил переводчиком при королеве-регентше. Он вспоминал, как однажды заснул в кресле, одетый, с бутылкой бренди в руке, и ему приснился сон. Он снова увидел огромную белую скалу и девушку, стоящую на вершине. И еще он вспомнил, как рядом с ней появился мужчина, обнявший ее за плечи, и как Джекдо удивился, увидев, что это Джон Джозеф. Неужели эта таинственная нить связывает их жизни воедино?

— Ничего не понимаю, — произнес он.

В бальной зале снова зазвучал очаровательный вальс, наполняя ночь каплями хрустальных нот.

— Чего ты не понимаешь? — спросил Джон Джозеф.

— Однажды ты приснился мне вместе с этой женщиной. Должно быть, я перепутал. Возможно, Мари не была…

— Не думай об этом больше, — сказал Джон Джозеф. — Вспомни, что говорил тебе отец: копание во всякой мистике не доведет до добра. Пойдем, мы должны выполнять свои обязанности. Я состою в эскорте при австрийском посланнике и должен составлять пару в танцах женам гостей.

— А ты сам еще не женился?

— Нет, и пока не собираюсь. Я еще помню ту старую рану. И не хотелось бы решаться на такое дело в спешке.

Джекдо коротко засмеялся:

— Мы с тобой — два сапога пара.

Издали послышался голос графини Лэмберг:

— Капитан Уэбб Уэстон, ну куда же вы пропали? Вы записаны в моей карточке, а Ее Величество заказали маэстро Штраусу польку. Я не хочу ее пропустить.

Джон Джозеф уже собирался вернуться в залу, но Джекдо задержал его:

— А как поживает Саттон? Ты не собираешься съездить туда?

— Нет. У меня всего несколько свободных часов, и придется провести их в Лондоне. Но скоро сюда приедет Кэролайн со своим женихом, Фрэнсисом Хиксом, и мы вместе сходим в театр. Не хочешь присоединиться к нам?

— Хикс, — задумчиво повторил Джекдо. — Где-то я уже слышал эту фамилию. А когда?

— Через два дня.

— Я попытаюсь.

— Эта твоя подруга… когда она погибла?

— Десять месяцев назад.

— Тогда подожди еще. Время исцеляет раны.

Раздались первые звуки польки, и начали составляться танцующие пары. Королева улыбалась лорду Мельбурну и смеялась от удовольствия.

— Кажется, она к нему неравнодушна, — прошептал Джон Джозеф за спиной у Джекдо.

— Да, похоже на то, — ответил Джекдо.

— Ей самое время вступить в брак.

— О нас, наверное, говорят то же самое.

— Пусть говорят. Я намерен откладывать это как можно дольше.

— Слушай, слушай, — произнес Джекдо, и они вернулись в бальную залу.

Через несколько дней после того, как юная королева отправилась в Уэстминстерское Аббатство — 28 июня 1838 года, — чтобы принять королевскую корону, Кэролайн Уэбб Уэстон отправилась в церковь Святой Троицы, чтобы принять обручальное кольцо от Фрэнсиса Хикса, эсквайра и студента-медика.

Вопреки всем опасениям миссис Уэбб Уэстон, свадьба удалась на славу. В Доме Помоны за праздничным столом собралось тридцать человек. Из Парижа приехала Мэри со своим мужем и четырьмя маленькими детьми, двое из которых были ее собственными, а двое — Роберта Энтони; Матильда была подружкой невесты и сияла от счастья, потому что ей предстояло отправиться в Париж вместе с сестрой и прожить там целый год.

Джона Джозефа на свадьбе не было; он прислал поздравления из Вены, где находился по делам службы. Но несмотря на его отсутствие, праздник весьма оживился благодаря возвращению Кловереллы: она появилась перед церковью, бросила горсть риса под ноги невесте и вручила ей веточку вереска. Она была в алом платье, довольно поношенном, и казалась немного грязнее обычного. Рядом с ней стоял чудесный малыш с густыми темными волосами, сверкающими глазками и грязными босыми ногами. Когда Кловереллу спросили, как его зовут, она засмеялась и сказала, что мальчика зовут Джей; в результате некоторые решили, что имя дано ему в честь Джона Джозефа, а другие подумали, что в честь Джекдо.

Праздник начался под звуки фортепиано, скрипки и виолончели: в гостиной играли вальсы Штрауса, польки и галопы, и гости — особенно Элджернон, энергичный старший брат Фрэнсиса, — плясали всю ночь напролет — еще долго после того, как новобрачные отправились в Шотландию, чтобы провести там медовый месяц.

С рассветом последние гости расселись по карстам и направились по домам через Саттонский парк. Элджернон, присматривавший за порядком, попрощался с Уэбб Уэстонами и решил прогуляться пешком до Гилдфорда. Он не был ни пьян, ни трезв, а находился в своеобразном веселом промежуточном состоянии. Он шел, насвистывая мелодию и приплясывая. И вот перед ним впервые предстал замок Саттон.

Небо над ним было раскрашено алыми и голубыми полосами — эти военные цвета Элджернон очень любил, — но не оно, а гигантское черное здание заброшенного особняка заставило Элджернона застыть на месте и разинуть рот от восхищения.

Элджернон Хикс не обладал особо бурным воображением — по сути дела, он был вчетверо менее изобретательным, чем его искрометный младший братец, — но что-то в его веселой душе перевернулось при взгляде на особняк.

— Клянусь Юпитером, — пробормотал он и принялся свистеть громче. И тут он подпрыгнул от неожиданности, потому что из темноты чей-то голос произнес:

— А вы не хотели бы заглянуть внутрь?

Элджернон нервно всматривался в полумрак, гадая, не воплотились ли в жизнь его смутные подозрения насчет призраков, но в конце концов он рассмотрел цыганку Кловереллу в поношенном алом платье, сидевшую под вязом со спящим малышом на руках.

— А, это ты, — сказал Элджернон. — А тебе не пора домой? Я имею в виду… одинокая женщина в такой поздний час… или лучше сказать — ранний?

— У меня еще нет дома, — отвечала Кловерелла, поднявшись. — Я вернулась только вчера, чтобы попасть на свадьбу.

— О, это не очень-то хорошо. С малышом, я имею в виду…

Он пошарил в кармане брюк и обнаружил, что потратил почти все деньги на свадебную церемонию и на комнату в гостинице.

— Проклятье! — воскликнул он.

Он был похож на веселого пса — дружелюбного, глуповатого, абсолютно добродушного, но слегка надоедливого. Смех его чем-то напоминал лай, а когда он грустил, его лицо вытягивалось и становилось унылым. Когда его что-то интересовало, он начинал носиться кругами, словно его позвали на прогулку; а если он был чем-нибудь сильно расстроен, то начинал ворчать.