Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1

— Я?

— Да, вы, черт побери! Теперь я вас признал: вы тогда еще не были бароном. Вас называли не иначе как маленьким шевалье.

— Будь я проклят! — вскричал потрясенный Таверне.

— Простите, что не узнал вас сразу. Но за тридцать лет человек меняется. За здоровье маршала де Ришелье, любезный барон!

И Бальзамо, подняв бокал, выпил вино до последней капли.

— И вы видели меня в те времена? — повторил барон. — Непостижимо!

— Видел, — подтвердил Бальзамо.

— На дороге?

— На дороге.

— И я держал лошадей?

— Держали лошадей.

— Во время поединка?

— Пока принц испускал дух, как я вам уже сказал.

— Значит, вам лет пятьдесят?

— Я в таком возрасте, что вполне мог видеть вас тогда.

На сей раз барон откинулся на спинку кресла с выражением такой досады, что Николь не удержалась от смешка.

Но Андреа, вместо того чтобы рассмеяться, подобно Николь, устремила взгляд на Бальзамо и, казалось, погрузилась в мечты.

Гость как будто ждал этой минуты и предвидел ее.

Внезапно вскочив на ноги, он метнул на девушку один за другим несколько молниеносных жарких взглядов, и она задрожала, словно под действием электрических разрядов.

Руки ее напряглись и окоченели, шея склонилась, она как будто против своей воли улыбнулась незнакомцу и закрыла глаза.

А он по-прежнему стоя на ногах, коснулся ее руки; она снова вздрогнула.

— А вы, мадемуазель, — спросил он, — вы также полагаете, что я лгу, когда утверждаю, что присутствовал при осаде Филипсбурга?

— Нет, сударь, я вам верю, — проговорила Андреа с нечеловеческим усилием.

— Значит, мелю чепуху я, — вмешался старый барон. — Если, конечно, не предположить, что — простите меня, сударь, — что вы привидение, призрак!

Николь так и замерла в ужасе.

— Кто знает? — отозвался Бальзамо с такой странной интонацией, что девушка окончательно покорилась его власти.

— Ну, шутки в сторону, господин барон, — настаивал старик, решивший, судя по всему, добраться до сути, — неужели вам за тридцать? Право, вам ни за что не дашь больше этих лет.

— Сударь, — обратился к нему Бальзамо, — поверите ли вы мне, если я скажу нечто такое, чему невозможно поверить?

— Не поручусь, — отвечал барон, с сомнением качая головой, между тем как Андреа, напротив, жадно ловила слова гостя. — Я весьма недоверчив, предупреждаю вас.

— В таком случае зачем вы задаете мне вопрос, если не расположены выслушать ответ?

— Ну ладно, я вам поверю. Теперь вы удовлетворены?

— Тогда я повторю вам, сударь, то, что уже говорил: я не только видел вас, но и знал вас во времена осады Филипсбурга.

— Вы были тогда ребенком?

— Как сказать.

— Вам было лет пять, не больше?

— Вовсе нет, мне был сорок один год.

Барон разразился хохотом, Николь вторила ему.

— Я же сказал вам, — сурово произнес Бальзамо, — что вы мне не поверите.

— Ну как тут поверишь, помилуйте! Дайте мне какое-нибудь доказательство.

— А между тем все очень просто, — продолжал Бальзамо, ничуть не смутившись. — Мне в самом деле был тогда сорок один год, но я вовсе не утверждаю, что был тогда тем же человеком, что теперь.

— Ну, знаете, это уже язычество! — вскричал барон. — По-моему, какой-то греческий философ — эти негодные философы водились во все времена! — так вот, какой-то греческий философ не ел бобов, ибо полагал, будто у них есть душа, точно так же как сын мой полагает, будто душа есть у негров. Кто же, черт возьми, это выдумал? Как, вы говорите, его звали?..

— Пифагор, — сказала Андреа.

— Да, Пифагор, когда-то меня этому выучили иезуиты. Отец Поре даже заставил нас с малышом Аруэ [35] Настоящая фамилия Вольтера. сочинять на конкурсе латинские стихи на эту тему. Помню даже, мои стихи понравились ему гораздо больше, чем сочинение Аруэ. Да, верно, Пифагор.

— А может быть, я и был Пифагором? Почем вы знаете? — как ни в чем не бывало возразил Бальзамо.

— Я не отрицаю того, что вы были прежде Пифагором, — отвечал барон, — однако, в конце концов, при осаде Филипсбурга Пифагор не был. Во всяком случае, я его там не видел.

— Разумеется, — сказал Бальзама. — Но вы видели там виконта Жана де Барро из роты черных мушкетеров?

— Да, да, его я видел, и он вовсе не был философом, хотя питал отвращение к бобам и ел их, только если ничего другого не оставалось.

— Вот именно. Вы помните, что на другой день после дуэли господина де Ришелье де Барро оказался с вами в одной траншее?

— Прекрасно помню.

— Потому что, вы же не забыли об этом, черные мушкетеры и легкая конница всю неделю двигались вместе.

— Верно, так что с того?

— Да то, что тем вечером картечь сыпалась как град. Де Барро был печален. Он приблизился к вам и спросил у вас понюшку табаку; вы протянули ему свою золотую табакерку.

— И на ней был женский портрет?

— Верно, я до сих пор помню даму на портрете, у нее были белокурые волосы, не так ли?

— Черт побери, все правда, — произнес потрясенный барон. — Что дальше?

— Дальше, — продолжал Бальзамо, — пока он наслаждался этим табаком, в него угодило пушечное ядро и, как когда-то господину Бервику [36] Бервик, Джеймс Стюарт, герцог (1670–1734) — незаконный сын английского короля Иакова II. После свержения Стюартов состоял на французской службе, был маршалом Франции, убит под Филипсбургом. , оторвало ему голову.

— Увы, так оно и было! — произнес барон. — Бедняга де Барро!

— Ну что ж, сударь, — сказал Бальзамо, — сами видите, что я видел и знал вас под Филипсбургом, потому что я и был этим де Барро.

Барон откинулся на спинку кресла; он был изумлен, а вернее, ошеломлен, что давало незнакомцу известное преимущество.

— Но это же колдовство! — возопил барон. — Сто лет назад вас сожгли бы на костре, любезный гость. О Господи, мне чудится, что от всего этого попахивает привидениями, виселицей, костром.

— Господин барон, — улыбаясь, возразил Бальзамо, — настоящий колдун никогда не попадает ни на костер, ни на виселицу, запомните хорошенько; веревка или топор палача — удел одних глупцов. Но не кажется ли вам, что на сегодня нам лучше завершить этот разговор: мадемуазель де Таверне засыпает. Судя по всему, метафизические споры и оккультные науки интересуют ее весьма слабо.

В самом деле, Андреа, покорная неведомой, непреодолимой силе, потихоньку клонила голову на грудь, словно цветок, в чашечку которого скопилась слишком тяжелая капля росы.

Однако при последних словах барона девушка попыталась стряхнуть это властное наваждение, ниспосланное на нее флюидами; она энергично встряхнула головой, поднялась и неверным шагом с помощью Николь, которая тут же к ней бросилась, вышла из столовой.

Одновременно с ней исчезло и лицо, прижимавшееся к оконному стеклу; Бальзамо уже давно узнал в нем Жильбера.