Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1

За весь день Жильбер съел всего лишь ломоть хлеба, прихваченный в Таверне, но зато вволю напился из прелестного ручья, пересекавшего дорогу; ток его до того был чист и прозрачен, а берега, окаймленные жерушником и желтыми кувшинками, так красивы, что Андреа попросила остановить карету, спустилась к воде и зачерпнула ее золоченым кубком дофины, единственным предметом из сервиза, который барон оставил, снизойдя к просьбам дочери.

Жильбер наблюдал за сценой, прячась за стволом одного из придорожных вязов.

Когда карета наконец отдалилась, Жильбер прошел на то же самое место, на тот же самый бугорок, где стояла Андреа, и, подобно Диогену, из пригоршни напился воды того же самого потока, из которого только что утолила жажду м-ль де Таверне.

Освежившись, он продолжал гонку.

Жильбера беспокоило только одно: ему хотелось знать, остановится ли дофина на ночлег. Остановка на ночлег была весьма вероятна: в Таверне дофина жаловалась на усталость, так что ей, вне всяких сомнений, необходим был отдых; мы же со своей стороны добавим, что, если дофина остановится на ночлег, это будет спасением для Жильбера. Ему хватило бы двух часов сна где-нибудь на сеновале, чтобы мышцам ног, начавшим уже деревенеть, вернулась упругость; а уж после двухчасового отдыха он смог бы снова пуститься в путь и, идя неспешным шагом, за ночь без труда опередил бы кареты на пять-шесть лье. Ах, как легко ходится чудной майской ночью, когда тебе восемнадцать!

Наступил вечер, затянувший горизонт сумерками, и они все сгущались, наползали и наконец накрыли дорогу, по которой бежал Жильбер. Вскоре ему уже был виден только фонарь, горевший на левой стороне кареты, и отблеск его казался во мраке блуждающим огоньком, бегущим по противоположному краю дороги.

Вечер сменился ночью. Пройдено было уже двенадцать лье, экипажи прибыли в Комбль и, похоже, ненадолго остановились.

Жильбер убедился, что небеса решительно на его стороне. Он подкрался, чтобы услышать голос Андреа. Карета стояла, и Жильбер проскользнул в широкие ворота. При свете факелов он увидел Андреа, услышал, как она спросила, который час. Кто-то ответил: «Одиннадцать».

В этот миг Жильбер не чувствовал усталости, и, если бы ему вдруг предложили сесть в одну из карет, он с негодованием отказался бы.

Его распаленному воображению уже представлялся золоченый блистательный Версаль, город знати и королей. А неподалеку от Версаля — хмурый, черный, огромный Париж, город, где живет народ.

И эти видения, рождавшиеся в его мозгу, он не променял бы на все золото Перу.

Из этого восторженного состояния его вырвали, во-первых, скрип колес отъезжающих карет, а во-вторых, падение на землю; он споткнулся об оставленный на дороге плуг.

Да и желудок начал упрямо напоминать о себе.

«К счастью, — подумал Жильбер, — у меня есть деньги, я богат».

Как нам известно, у него была монета в один экю.

До полуночи кареты были в пути.

В полночь они прибыли в Сен-Дизье. Жильбер предполагал, что здесь и будет остановка на ночлег.

За двенадцать часов Жильбер проделал шестнадцать лье.

Он сел на край придорожной канавы.

Но в Сен-Дизье только сменили лошадей. Жильбер вновь услыхал звон удаляющихся бубенцов. Сиятельные путешественники только чуть передохнули, подышав при свете факелов ароматом цветов.

На сей раз Жильберу потребовалось все его мужество. Забыв, что еще десять минут назад у него буквально подгибались ноги, он усилием воли заставил себя подняться.

— Что ж, уезжайте, уезжайте! — пробормотал он. — Я тоже сейчас остановлюсь в Сен-Дизье, куплю там хлеба и кусок сала, выпью стакан вина. Я потрачу пять су, но за эти пять су подкреплюсь лучше, чем господа .

Слово «господа» Жильбер произнес, по своему обыкновению, подчеркнуто, и потому мы тоже выделили его.

Жильбер, как и решил, зашел в Сен-Дизье, где после отбытия поезда дофины в домах уже закрывали ставни и двери.

Наш философ обнаружил там постоялый двор весьма приличного вида, принарядившихся служанок, слуг в праздничной одежде и с цветками в петлицах, хотя уже был час ночи; на больших фаянсовых блюдах с цветочной росписью он увидел жареных кур, хотя проголодавшиеся спутники дофины и произвели среди них некоторое опустошение.

Жильбер решительно вступил в главный зал постоялого двора — там уже запирали ставни — и, наклонившись, прошел в кухню.

Хозяйка постоялого двора была там и подсчитывала выручку.

— Не будете ли добры, сударыня, — обратился к ней Жильбер, — дать мне кусок хлеба и ветчины?

— Нету ветчины, дружок, — ответила хозяйка. — Не желаете ли цыпленка?

— Нет. Я желаю ветчины, потому и спросил ее. Цыплят я не люблю.

— Мне очень жаль, миленький, но ветчины нету. Но можете мне поверить, — улыбнувшись, добавила хозяйка, — цыпленок обойдется вам не дороже, чем ветчина. Можете взять половинку, а целый цыпленок стоит десять су, и завтра у вас на весь день будет еда. Мы думали, что ее королевское высочество остановится у бальи [58] В дореволюционной Франции — местный судья. и мы продадим запасенную провизию ее спутникам, но она велела ехать дальше, и теперь все, что мы наготовили, пропадет.

Ежели читатель решил, что Жильбер, воспользовавшись добротой хозяйки, не упустит столь редкий случай вкусно поесть, то он явно недооценил характер нашего героя.

— Благодарю, — промолвил Жильбер, — но я удовлетворюсь малым, я ведь не принц и не лакей.

— Да я вам дам его и без денег, мой юный Артабан [59] Герой прециозного романа Готье де ла Кальпренеда (1614–1643) «Клеопатра», отличавшийся исключительной гордостью. , — сказала хозяйка, — и да поможет вам Бог.

— Я не нищий, сударыня, — отрезал уязвленный Жильбер. — У меня есть деньги, я заплачу.

И в доказательство своих слов Жильбер величественно полез в карман, в котором его рука исчезла чуть ли не по локоть.

Но он тщетно шарил в этом бездонном кармане и, побледнев, извлек только бумажку, в которую была завернута монета в шесть ливров. На бегу монета прорвала старый, потертый на сгибах листок, потом ветхую ткань кармана, выскользнула через дырку в штанину, а оттуда, поскольку Жильбер снял подвязки под коленями, упала на землю.

А снял Жильбер подвязки панталон, чтобы дать больше свободы ногам.

Словом, теперь его монета валялась где-то на дороге, а возможно, на берегу ручья, который так очаровал Жильбера.

Бедный юноша заплатил шесть франков за воду, выпитую из пригоршни. Во всяком случае, когда Диоген философствовал насчет бесполезности деревянных плошек, у него не было ни кармана, который может протереться, ни шести ливров, которые могут потеряться.

Бледность Жильбера, судорога стыда, потрясшая его, растрогали добрую женщину. Много есть людей, которые обрадовались бы, видя наказанную гордыню, но она посочувствовала страданию, которое прочла на взволнованном лице посетителя.