Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1

Увидев подающего знаки мужчину, форейтор, не уверенный, дойдут ли лошади до почтовой станции, с радостью остановил их.

— Шон! Милая Шон! — крикнул незнакомец. — Ты ли это? Ну, наконец-то! Здравствуй! Здравствуй!

— Я, Жан! — ответила названная этим странным именем путешественница. — А что ты здесь делаешь?

— Прелестный вопрос, черт бы меня побрал! Жду тебя.

С этими словами геркулес вскочил на подножку, сквозь открытую дверь облапил своими длинными ручищами молодую женщину и стал покрывать ее поцелуями.

Вдруг он заметил Жильбера, который, не имея ни малейшего представления, что за отношения связывают этих двух новых персонажей, введенных нами в повествование, сидел с мрачным видом, какой бывает у собаки, когда у нее отнимут кость.

— Кто это у тебя тут? — поинтересовался геркулес.

— Юный философ, и презабавный, — ответила м-ль Шон, нимало не заботясь о том, ранит или польстит этот ответ ее протеже.

— Где ты его подобрала?

— На дороге. Но это не имеет значения.

— Да, действительно, — согласился обладатель имени Жан. — Ну, и как там наша старушка графиня Беарнская?

— Готово.

— Как готово?

— Приедет.

— Приедет?

— Да, — кивнула Шон.

Беседу эту Жан вел, все так же стоя на подножке.

— И что же ты ей наплела? — поинтересовался он.

— Что я — дочь ее адвоката метра Флажо, еду в Верден и что папочка поручил мне сообщить ей, что ее дело назначено к слушанию.

— И все?

— А чего же больше? Я только и прибавила, что для назначения ее дела к слушанию крайне необходимо ее присутствие в Париже.

— И что же она сделала?

— Широко раскрыла свои крохотные бесцветные глазки, взяла понюшку табаку, заявила, что метр Флажо — величайший человек на свете, и распорядилась насчет отъезда.

— Великолепно, Шон! Я сделаю тебя своим чрезвычайным послом. А теперь не позавтракать ли нам?

— Обязательно, а не то этот несчастный младенец умрет от голода. Но только побыстрей, хорошо?

— А что так?

— Нас могут перегнать.

— Кто? Старая сутяжница? У нас в сравнении с ней в запасе часа два, так что с господином де Мопу мы успеем переговорить.

— Нет, дофина.

— Ну, дофина сейчас еще только в Нанси.

— Она в Витри.

— В трех лье отсюда?

— Да.

— Проклятье! Это меняет дело. Пошел, кучер, пошел!

— Куда, сударь?

— На почтовую станцию.

— А вы, сударь, сойдете или сядете?

— Я останусь там, где я сейчас.

Карета тронулась, увозя на подножке Жана, и через пять минут подкатила к зданию почтовой станции.

— Котлет, цыпленка, вареных яиц, бутылку бургундского, короче, чего угодно, только побыстрей, — распорядилась Шон, — мы должны сию же минуту уехать.

— Прошу прощения, сударыня, — заявил смотритель почтовой станции, выходя на порог, — но ежели вы уезжаете сию минуту, то ехать вам придется на своих лошадях.

— На каких это своих лошадях? — удивился Жан, соскочив с подножки.

— На тех, на которых вы сюда приехали.

— Э, нет! — запротестовал кучер. — Они уже сделали два перегона. Да посмотрите сами, в каком они виде, бедняжки.

— Он прав, — подтвердила Шон. — Они уже не смогут везти карету.

— А что мешает вам дать мне свежих лошадей? — поинтересовался Жан.

— Только то, что у меня их нет.

— Они должны у вас быть… Тысяча чертей! Существует же предписание, в конце концов.

— Сударь, по предписаниям у меня в конюшне должно быть пятнадцать лошадей…

— Ну, и?

— А у меня их восемнадцать.

— Я столько не требую. Мне достаточно трех.

— Беда в том, что они в разгоне.

— Все восемнадцать?

— Все.

— Черт бы вас побрал! — выругался Жан.

— Виконт! Виконт! — укоризненно бросила ему дама.

— Не беспокойтесь, Шон, я постараюсь быть сдержанным, — успокоил ее фанфарон и обратился к смотрителю: — А когда вернутся твои клячи?

— А вот этого, сударь мой, я вам сказать не могу: все зависит от кучеров. Может, через час, а может, и через два.

— А знаешь ли ты, дражайший, что я не люблю шутить? — сообщил хозяину виконт Жан, сдвинув шляпу на левое ухо и выставив вперед согнутую правую ногу.

— Я крайне огорчен этим, сударь, и предпочел бы, чтобы настроение ваше было бы более шутливым.

— Так вот, пусть нам поскорей сменят лошадей, иначе я рассержусь, — сказал Жан.

— Идемте, сударь, со мной в конюшню, и, если вы найдете в стойле хоть одну лошадь, я дам вам ее бесплатно.

— Экий враль! А ежели я найду шестьдесят лошадей?

— А это, сударь, будет все равно, как если бы вы не нашли ни одной, потому что это лошади его величества.

— Ну и что?

— Что? Проезжающим они не подаются.

— А на кой черт они здесь?

— Они подготовлены для госпожи дофины.

— Так что ж получается? В стойлах шесть десятков лошадей, а я и одной не могу получить?

— Господи, вы же понимаете…

— Я понимаю только то, что я тороплюсь.

— Ничего не могу поделать.

— И уж поскольку ее высочество дофина, — продолжал виконт, не обращая внимание на реплику смотрителя, — будет здесь не раньше вечера…

— Что вы говорите? — пробормотал ошеломленный смотритель.

— Я говорю, что лошади вернутся к вам, прежде чем тут будет дофина.

— Сударь, — воскликнул несчастный смотритель, — уж не притязаете ли вы, случаем, на?..

— Черт возьми, мне много не надо, — отрезал виконт, заходя в конюшню. — Погоди!

— Но, сударь…

— Только три. Я не требую восьмерку лошадей, как принцы крови, хотя имел бы право… по родственным связям по крайней мере. Мне достаточно трех.

— Вы не получите ни одной! — вскричал смотритель, становясь между виконтом и лошадьми.

— Да знаешь ли ты, мерзавец, кто я такой? — спросил виконт, побледнев от гнева.

— Виконт! — раздался голос Шон. — Ради всего святого, умоляю вас; только не надо скандала!

— Ты права, дорогая Шоншон, ты права, — согласился виконт. Потом, подумав секунду, молвил: — Все, хватит слов, нужны дела.

После чего повернулся к смотрителю и с самым любезным видом сообщил:

— Дорогой друг, я избавлю вас от всякой ответственности.

— То есть как это? — недоумевающе спросил смотритель, не вполне еще убежденный приветливым выражением лица собеседника.

— Я сам обслужу себя. Вот тут три лошади одинакового роста. Я беру их.

— Что значит — берете?

— Просто беру.

— И это вы называете избавить меня от всякой ответственности?

— Разумеется. Вы их не давали, у вас их взяли.

— Но я говорю вам: это невозможно.

— Ладно, где тут упряжь?

— Стоять на местах! — крикнул смотритель троице конюхов, которые болтались во дворе и под навесами.

— Ну, негодяи!

— Жан! Дорогой Жан! — кричала Шон, которой сквозь распахнутые ворота было видно и слышно все, что происходит. — Не впутывайтесь в неприятности, мой друг! У нас важное дело! Надо смириться!