Юрий Иванов-Милюхин - Казачий дух

Теперь обстановка прояснилась. Скорее всего боевики послали группу разведчиков по гребню, тем самым прикрывая себя с воздуха от внезапного появления "ночных охотников" — "вертушек" нового поколения, отрабатывавших на них приемы ведения ночных операций. Горцы, вооруженные ПЗРК с самонаводящимися головками, решили применить их по наземным целям, тем более, что тепловых источников было достаточно. Наверное одна из ракет сработала на подствольник Серегиного автомата, фээсбэшник не стрелял очередями, а посылал в чехов гранату за гранатой. Капитан скосил глаза на укрытие, из которого командир отделения поливал горцев из ручника Дегтярева. Пулемет молчал, а самого пехотинца нигде не было видно. Он заметил сержанта, отброшенного взрывной волной к дереву, росшему ниже по склону, и быстро перекатился к его пулемету. Тот был еще горячим, с диском, опустошенным лишь наполовину. Передернув затвор, Панкрат направил ствол на гребень горы, черные силуэты горцев продолжали метаться по нему, они походили на чертей, устроивших полуночные пляски. Приникнув щекой к прикладу, офицер поймал зрачком прорезь в прицельной рамке, затем подцепил указательным пальцем спусковой крючок и плавно нажал на него. Из искрогасителя на конце ствола вырвалось рваное пламя, фигуры прекратили свой танец. Одни словно провалились в преисподнюю, остальные согнулись и бросились искать укрытие. На участке, контролируемом морпехами, наступила чуткая тишина, прерываемая лишь одиночными выстрелами. Но в том месте, где находился хвост армии боевиков, отсеченный от тела, разгоралась настоящая битва. Автоматная трескотня чередовалась со взрывами, не затухающими ни на минуту. Помочь фээсбэшникам шквальным огнем из всех стволов не представлялось возможным, горцы, оказавшиеся отрезанными от основных сил, отшатнулись в туман и заняли круговую оборону. Панкрат снял берет и тыльной стороной ладони вытер пот на лбу, затем хрипло окликнул командира взвода, находившегося на противоположной стороне ущелья:

— Солонцов, как у тебя дела?

Ответа не последовало, лишь отбрехнулся короткой очередью один из горцев, засевший в придорожных кустах. Капитан пошарил рукой вокруг в поисках планшетки, которая перед началом боя висела у него на боку. Ее не оказалось, из всех вещей остался лишь походный казачий нож, засунутый за поясной ремень, с которым он, потомок терских казаков, никогда не расставался. Он опять напряг горло в надежде докричаться до сослуживца:

— Солонцов, что там у тебя случилось?

И снова тишина сомкнулась над головой плотными морскими водами, не отозвался даже боевик в кустах. Наверное он был или тяжело раненным, или берег патроны для стремительного броска. Звуки боя в начале ущелья стали отдаляться, из этого можно было сделать заключение, что разведчикам приходится туго, они не сумели дать достойный бой и теперь сами убегали от погони. Капитан прикинул расстояние до следующего укрытия, в котором должны были находиться его подчиненные, их с ним разделяла стена деревьев и кустарника. Оставлять пригретое место не хотелось, обстановка могла измениться в любую минуту и тогда каждая огневая точка становилась самой главной. Но и сидеть в неведении тоже не имело смысла, бой закончился и нужно было принимать какое-то решение. То ли уходить на базу, то ли браться за уничтожение довольно большой группы горцев у входа в ущелье, отколовшейся от целой армии. Как назло рация вместе с радистом была уничтожена, а пользоваться мобильной связью было нежелательно. Об этом предупреждал Серега, так нелепо погибший. На гребне напротив снова показались вертлявые тени, они продвигались короткими перебежками, намереваясь охватить участок склона со всех сторон. Капитан прильнул щекой к прикладу пулемета и взял на их на мушку. Он не успел сделать ни одного выстрела, потому что взрывы загремели по всей площади горы напротив. Словно кто-то невидимый подал команду и несколько ракетных комплексов одновременно ударили по укрытиям, в которых прятались пехотинцы. Так это было неожиданно, что в голове невольно мелькнула мысль о приборах ночного видения у боевиков. Через минуту ракеты пошли вспахивать землю вокруг самого капитана. Взрывы от них густо чередовались огнем из минометов и гранатометов. Стало ясно, что полученная Серегой информация была не до конца проверенной. Может быть вторая армия абреков, решившая обойти холм другой дорогой, услышала звуки боя, изменила направление и подтянулась прямо сюда. И теперь свежие их силы мстили за погибших соплеменников, стараясь не оставить камня на камне.

Обстрел продолжался всего минут двадцать, этого короткого времени хватило на то, чтобы познакомиться с вечностью. Капитан свернулся калачиком на дне свежей воронки, он пережидал налет, понимая, что сделать сейчас ничего не сможет. В силу вступил закон, о котором знали только те, кто служил в морской пехоте, и звучал он коротко — каждый за себя. Приучали к нему еще с учебок, заставляя курсантов спрыгивать с полной выкладкой за борт шлюпок в ледяную воду и добираться до берега самостоятельно. Или во время десанта по тылам врага в одиночку бороться с опасностями, переходя на подножный корм и добывая боеприпасы дерзкими налетами. Но эти мужские забавы остались в прошлом, хотя одна из них до сих пор заставляла растягиваться рот в улыбке. Командир десантного отряда оторвал голову от земли и прислушался к шуму боя, обстрел затихал, хотя взрывы мин и гранат продолжали рвать воздух на портянки. И все-таки он не отказал себе в удовольствии заново пережить тот случай, от которого адреналина тогда привалило полные штаны.

Это было на Балтике, недалеко от Балтийска со стенкой для эскадры военных кораблей и с частями морской пехоты вокруг, хотя отцы-командиры войск береговой охраны вместе со штабом находились в Калининграде. Учебку устроили на корабле, отслужившем свой срок, его отбуксировали от берега километра на полтора и закрепили на якорях. Каждое утро курсанты выбегали на палубу и делали зарядку, переходящую в отработку приемов рукопашного боя. Прошло уже четыре месяца интенсивных занятий с прыжками с парашютом на материковом полигоне. Наступил конец сентября, вода в море стала ледяной, это сказывалось влияние близких северных водоемов. Все было привычным, изредка среди ночи раздавался квакающий сигнал тревоги с не менее противным миганием красных плафонов на переборках. Молодые морпехи наскоро натягивали на себя форменки, наворачивали портянки и ныряли в короткие сапоги с раструбами, чтобы в воде от них легче было избавиться. Как и от брюк, расширявшихся книзу. Они выбегали на палубу и принимались за отточку специальных упражнений. И снова все повторялось по кругу. А в тот раз будущий капитан, набросив на тельник форменку и скользнув в штаны с сапогами, почему-то подумал, что сигнал тревоги прозвучал в самый сладкий час, когда снятся одни девушки, красивые и доступные. Продвигаясь к выходу из кубрика, он как-то отвлеченно заметил, что сослуживцы не выскакивают за дверью на палубу и не стучат по ней каблуками сапог, а словно сигают в пропасть. Но рассуждать было не положено, иначе мичман, огромный детина больше двух метров ростом и с кулаками, похожими на пудовые гири, мог нечаянно влепить подзатыльник. Курсант подбежал к двери и переступил порог по привычке — делай как все. Почувствовал вдруг, что летит вниз и зацепиться абсолютно не за что. И как при прыжках с парашютом, которых к тому времени у него набралось два, он подтянул ноги под себя и пошарил правой рукой по левой стороне груди, где должно было находиться кольцо. Его не оказалось, сразу вспомнились слова того же мичмана, призывавшего за отсутствием кольца дергать за член. Но здесь было не до смеха, курсант увидел, что летит прямо в море, вода уже кишела от товарищей, ошалевших от новой причуды отцов-командиров. Он погрузился в ледяную воду и заработал руками и ногами как обыкновенная собака, в силу закона — каждый за себя. Когда вынырнул без сапог и без брюк, оставленных в глубине, увидел метрах в двухстах шлюп с курсантами на веслах. Возле борта стоял мичман и, приставив к губам древний рупор, подавал команды: