Евгений Тарле - Сочинения — Том I

Таково в общем было материальное положение этих нескольких сот человек, история которых в эпоху революции нам рассказана архивными документами подробнее, нежели история всего остального рабочего класса. Каково же было политическое настроение их в эти критические годы? Никаких следов сколько-нибудь живого, активного интереса к политическим событиям и идеям мы среди рабочих национальных мастерских почти не видим (если не считать двух-трех фактов) вплоть до падения монархии. Только с осени 1792 г. и особенно в 1793 г., и то больше всего одни лишь севрские рабочие проявляют интерес к общественным делам, участвуют в местном революционном комитете и т. д. С начала же термидорианской реакции снова и уже окончательно исчезают всякие следы активного интереса к политике. Для них правительственная власть есть прежде всего работодатель, всемогущий хозяин, ein Brotherr, как выражаются в Германии, от которого они всецело зависят. Самым почтительным образом в одинаково горячих выражениях обращаются они обыкновенно и к d’Angiviller, и к Национальному собранию, и к Ролану, и к Конвенту, и к комиссии земледелия и искусств, и к Директории, и к Люсьену Бонапарту, и к Наполеону Бонапарту. Все это начальство они называют своими отцами и благодетелями и попутно выражают преданность тому режиму, представителем которого является их адресат. Но нужно отметить, что старый, предреволюционный порядок всегда и неизменно вызывает у них самое решительное осуждение, и по-видимому они не противопоставляют один революционный режим другому, а всякий революционный режим или все режимы революции противополагают этому ненавистному старому порядку «времени деспотизма». Мы бы сказали, что если вообще было у рабочих национальных мануфактур хоть одно твердое политическое убеждение, то это было отрицательное отношение к дореволюционному порядку вещей. В общем же полная, беспрекословная покорность по отношению к установленным властям может считаться типичной для всех рабочих национальных мануфактур. За все десятилетие, нас интересующее, собственно только один раз, в 1790 г., на всех национальных мануфактурах рабочие не столько просили, сколько требовали уступок (хотя и старались по возможности хранить вполне почтительный тон) и кое-где даже прибегали к насильственному образу действий. После этого времени какие бы то ни было проявления желания не только просить, но и бороться за исполнение своих просьб почти вовсе исчезают: отстаивание воскресного отдыха (вместо decadi) на Севрской мануфактуре является совершенным исключением. Нужно повторить то, что уже было нами отмечено в предшествующем изложении: едва ли не всегда в тех случаях, когда дело шло о каком-либо риске, когда требовался и был особенно необходим стойкий образ действий, далеко не все рабочие проявляли товарищеские чувства. Попытки организоваться можно отметить для 1790 г., когда местами рабочие выбирали своих «комиссаров» для объяснений с начальством. В 1793 г. представители центральной власти делали несомненные усилия организовать рабочих и ввести их выборных в административные советы, в которых эти выборные вместе с дирекцией решали бы дела, интересующие рабочих.

Но стоило наступить термидорианской реакции, и вскоре ничего от этих попыток не осталось. Вообще можно сказать, что если не политические, а чисто профессиональные стремления только и проявлялись рабочими национальных мануфактур, то эти профессиональные стремления в свою очередь сводились у них почти исключительно к вопросу о заработной плате. Даже вопрос об увеличении времени отдыха после 1790 г. возбужден был только один раз и на одной мануфактуре (в Севре по поводу празднования воскресного дня). Нечего и говорить, что вопрос об организации среди этих профессиональных стремлений совсем уже никакой роли не играл.

О своем социальном положении рабочие национальных мануфактур были высокого мнения. Себя, «артистов», они считали в высшей степени полезными для нации, славы государства. Они приравнивали себя к чиновникам, состоящим на государственной службе (в чем с ними не соглашалось министерство внутренних дол). Они с гордостью указывали на то, что цельте поколения одних и тех же семейств работают на мануфактурах; иной раз они прямо предъявляли права на пользование теми землями, которые числились за мануфактурой, ибо они в этом отношении не видели никакого превосходства прав дирекции над своими правами.

Тут кстати будет заметить, что это воззрение на собственное свое значение в общем, если не считать редких исключений [380], не приводило рабочих к столкновению с дирекцией этих заведений; со своими директорами они обыкновенно не ссорились, быть может больше всего именно вследствие сознания, что от этих директоров зависит очень мало и что судьба заведений и их персонала в руках министерства внутренних дел, которое принимает и увольняет рабочих, назначает жюри для расценки работ, фиксирует плату, выдает прибавки и их прекращает и т. д. и т. д. Только в Бове (до отставки предпринимателя Мену) дела мануфактуры зависели непосредственно от Мену, и центральная власть уклонилась от решения распри между предпринимателем и рабочими.

Можно ли на основании документов, касающихся рабочих национальных мануфактур, уяснить себе, каковы были за рассматриваемый период наиболее характерные черты в отношениях государства к этой прямо от него зависевшей категории рабочего класса?

В первые годы революции, когда мануфактуры находились под главным управлением графа d’Angiviller, правительству пришлось считаться с брожением рабочих, и оно всюду пошло на уступки, где только от него непосредственно зависело удовлетворение выставленных требований, и только в Бове, как выше замечено, где рабочим в этот период нужно было еще считаться непосредственно с предпринимателем, дело не окончилось их победой. Нам нет никакой нужды строить априорные предположения относительно того, чем объясняется такая уступчивость: документы явственно дают понять, что двор боялся в эту критическую эпоху возбудить против себя рабочих и в конце концов выбросить на улицу несколько сот человек, которые уже прямо и непосредственно могли бы сваливать вину за свою несчастную участь на короля. Общее положение дел, триумф революции — все это сильно помогло рабочим в 1790 г., когда шли их переговоры с начальством. Королевский двор согласился на уступки, которые были для него очень невыгодны, и только украдкой, исподтишка главное начальство королевских мануфактур старалось сократить эти новые и очень неприятные для него расходы (распоряжениями не принимать новых рабочих, всячески стараться сокращать число уже существующих и т. п.). Такова в общем была политика графа d’Angiviller и сменившего его в главном начальствовании над мануфактурами в середине 1791 г. интенданта цивильного листа De la Porte, при котором, нужно сказать, на мануфактурах все было вполне спокойно, ибо, с одной стороны, рабочие были удовлетворены своими недавними завоеваниями, а с другой стороны, финансовый кризис еще не обострялся так страшно, как впоследствии, ассигнации еще не были так обесценены, а задерживать заработную плату так, как это делала впоследствии, например, Директория, королевский двор, конечно, не мог осмелиться и, судя по документам, боялся волнений, даже когда изредка случались просрочки в один месяц. Наступает 10 августа и конец монархии. Рабочие национальных мануфактур попадают вскоре в руки министра внутренних дел Ролана.